Бабочка

Глава 13. Обещание и шанс его исполнить

Дома было неожиданно тихо (Тай и Митри еще не вернулись из школы), а для меня было непривычно возвращаться днем. В медпункте меня намазали какой-то вонючей дрянью, рассасывающей и заживляющей, как пояснил доктор, поэтому спина почти не болела и колено тоже. Заливающее кухню солнце обнажило щербины старых дощатых полов, потертые ножки стола и стульев, зато по дороге я успела купить еды. Лапша оказалась острой и местами подгоревшей, но в целом вполне сносной, соевые фрикадельки и того лучше. И уж куда вкуснее гипотетической еды в столовой Кэйпдора, куда мне даже соваться не имело смысла с такими ценами.

Подхватив коробочку со стола (две такие же, только без острого соуса я купила для сестер), накинула на плечи куртку и вышла из дома. Сколько себя помню, нам внушали подсознательный, чуть ли не животный страх к воде, но моря я не боялась. Спустившись по насыпи, остановилась у заграждения, которое волны то и дело подбрасывали вверх. Шум моря казался мне умиротворяющим, штормовой рев — агрессивным, но бояться воды?..

Оглядевшись (в такое время наш район такой же безлюдный как ночью, но мало ли), опустилась на корточки и протянула руку к воде. Волна скользнула по камню, облизывая его, коснулась кончиков пальцев, и меня словно током прошило. По телу прошла странная дрожь: запретная, злая, и я потянулась вслед за отступающей пеной. Словно в каком-то трансе, протянулась вперед, отставив коробочку с едой.

— Не лучшее времяпровождение, если хочешь дожить до совершеннолетия.

Я вздрогнула и чуть не кувыркнулась носом в камни. Подскочила, встретившись с насмешливым взглядом. При свете дня светлые волосы парня, который вчера мне помог, оказались еще светлее. Глаза голубые как летнее небо, брови густые, тяжелые.

— Я не делаю ничего запрещенного, — сказала я, подхватывая коробку с лапшой.

— Ага, — он кивнул в сторону таблички: «Приближаться к воде запрещается. За нарушение полагается уголовная ответственность, предусмотренная законом» и направился мимо меня в сторону моря.

Остановившись в двух шагах, позволил волне облизать кроссовки, а потом снова подвернулся ко мне.

— Я тоже.

Не говоря больше ни слова, развернулась и направилась в сторону дома, когда в спину мне ударило:

— Да что ж ты дикая какая, а?

Я не обернулась.

Швырнув коробочку на стол (аппетит пропал совершенно), прошла к себе в комнату и вытащила тапет. Пожевала губы и отложила, стараясь не вспоминать о том, что произошло в Кэйпдоре.

Въерха, которая бежала рядом со мной, не отставала, но и не обгоняла.

— Тебе приветик, — прошипела она неожиданно, и раньше чем я успела что-либо понять, земля под ногами вздыбилась, швырнув меня лицом на дорожку.

Если бы не вчерашние догонялки с крышкой от бака, упала бы я наверняка гораздо более удачно, сейчас же от души приложилась о беговую дорожку. Так, что из глаз посыпались искры, а над головой запорхали мальки, как в мультиках про подводный мир. Прежде чем я соскреблась, меня уже подхватили на руки.

К’ярд.

Так быстро, что опомниться не успела, он же оттащил меня в медпункт и собирался оплатить восстановление.

Ха.

Если он за разборку с деканом потребовал присутствие на вечеринке, то предположить, что ему понадобится за процедуру, на которую мне около года работать надо, я даже не могла. Хотя вру, могла.

Очень хорошо.

«Тебя никто больше не обидит, Вирна. Ты мне веришь? — рука с кольцом на мизинце (длинные нервные пальцы) тянутся к моему лицу, чтобы убрать упавшие на лоб пряди. — Если кто-нибудь посмеет тебе что-то сказать, сразу же говори мне. Ты меня поняла?»

Тогда я еще ничего не понимала.

А зря.

Стряхнув липкие воспоминания, как паутину с пальцев, отложила тапет и направилась в комнату Лэйс. Здесь все осталось в точности таким же, каким было, когда я приходила сюда перед политари. Лэйс была той еще аккуратисткой, и наверняка здорово выбесилась бы, увидев выдвинутые ящики стола, валяющиеся повсюду вещи, стянутое покрывало и бесформенную груду одежды на постели. Когда я искала хотя бы что-то, что могло мне помочь понять, куда пропала сестра, особо не церемонилась, а убираться потом было некому. Да и некогда.

Распахнув скрипучие дверцы старого шкафа, вешалка за вешалкой возвращала одежду на место. Много времени это не заняло: никто из нас не мог похвастаться большим гардеробом. Справившись с вещами, занялась столом. Почти управилась с верхним и средним ящиком, но зацепила стоявшую на самом краю шкатулку.

Она шмякнулась на пол, и из нее вылетели два моментальных кадра: один — где мама и отец улыбаются в камеру. Ее рука на его плече, он притянул ее к себе за талию, здесь они еще совсем молодые. На солнце папины волосы кажутся не просто красными, а коралловыми, синие глаза сияют от счастья.

Перевернула снимок: 4936 написано маминой помадой, напрочь въевшейся в драгоценную бумагу. И чуть ниже — «Люблю. Люблю. Люблю».