Девушка в цепях

1

— Ох, Лотти, ну ты и выдумщица, — пробормотала Лина.

В своем небесно-голубом платье с жемчужным кружевом подруга была чудо как хороша. Щеки раскраснелись, так же, как и губы — первые она пощипывала, а вторые покусывала всякий раз, когда готовилась выйти из комнаты. Впрочем, ей все это было не нужно: природа щедро наградила ее внешностью, которой завидовали все дебютантки прошлого сезона Лигенбурга. Волосы удивительного пепельно-золотистого оттенка, глаза цвета сочной молодой травы. Брови — не светлые, как часто бывает у блондинок, а словно мел смешали с крошкой уголька, и цвет-в-цвет такие же длинные, пушистые ресницы. Аккуратный рот, пухлые губы и ямочки на щеках, которые неизменно притягивали взгляды, когда она улыбалась.

Я не раз предлагала написать ее портрет, но Лина отмахивалась и говорила, что успеется.

«Я не хочу тратить время и сидеть на стуле, когда вокруг столько всего интересного», — говорила она.

— Папеньке это ничего не стоило, — закончила мысль Лина, еще раз крутанувшись перед зеркалом. — Думаю, он уже и забыл… но я обязательно передам, как ты ему благодарна. А теперь пойдем!

Она выпорхнула из комнаты раньше, чем я успела ответить. Мне оставалось только последовать за ней.

— И все же, Лина, я бы очень хотела поблагодарить его лично.

Подруга наморщила нос.

— А меня? Ведь это именно я за тебя просила!

— Тебя я никогда не устану благодарить!

Шагнула, чтобы ее обнять, но Лина выставила руки в сторону и проворно отскочила:

— Осторожней! Платье помнешь!

Подруга относилась к тому типу леди, которые увидев лишнюю складочку на одежде, теряют настроение на весь оставшийся день. Поэтому настаивать не стала.

С Линой, точнее, с леди Эвелиной Фейт, дочерью графа Вудворда от первого брака, я познакомилась около года назад, когда пришла наниматься гувернанткой для ее младшего брата. Тогда она едва на меня взглянула, но однажды, пока Илайджа пыхтел над чистописанием, а я штриховала небо на промокашке, она заглянула в классную комнату и позвала меня в коридор.

 — Мне право, неловко вас просить, — прошептала Лина и щеки ее заалели, — но прислуге я не доверяю, они тут же все разболтают. Не могли бы вы передать это письмо в назначенный час? Просите все, что хотите.

Разумеется, я ничего не попросила, а записку передала камердинеру молодого виконта Риста, который в конце сезона сделал Лине предложение руки и сердца. Думается мне, после этого все незамужние девушки вздохнули с облегчением, я же до сих пор с улыбкой вспоминала случай, который сделал нас подругами. Случай и тонкий голубой конверт, запечатанный магическим узором виконта, который я принесла через пару дней. И следующий от Лины: белоснежный, хранящий легкий аромат ее духов.

Я никогда не писала любовных писем, и мне их не писали тоже.

Леди Ребекка придерживалась мнения, что забивать голову всякими глупостями ее воспитаннице не положено. Впрочем, я не возражала: мне нужно было усердно учиться, чтобы по достижении шестнадцати лет я могла сама зарабатывать себе на хлеб. Правда, на хлеб не всегда получалось — часть жалованья уходила на оплату жилья, небольшую квартирку на северном берегу Бельты, неподалеку от окраины, где расстраивался новый квартал. Часть — на холсты, краски и кисти, а законченные сюжеты отправлялись к мистеру Рингселу. Он держал небольшую лавку на рынке и продавал их за приличный процент. Невесть какие деньги, не в пример тем, что можно получить в художественной мастерской или магазине (хозяева которых меня даже слушать отказывались, потому что я женщина), но лучше так, чем складывать их у себя и никому не показывать.

Не писать я не могла, а мысль, что мои картины согреют чей-то дом, грела и мое сердце. Правда, не так, как пальто, на которое Лина покосилась с недоумением.

— Лотти! Что это?

— Я, мобиль и лужа, — вздохнула, а подруга сморщила носик.

— Папенька говорит, что эта дрянь здорово отравляет воздух. И вообще, ни одна леди не сядет в этот тарахтящий котел на колесах.

Да, встретить леди в мобиле все равно, что леди в неглиже. Между тем как я была решительно не согласна, что надо отказываться от удобств в пользу условностей и традиций. Если можно добраться из города в город на несколько часов быстрее, чем даже на поезде, почему этим не воспользоваться? В конце концов, летают же леди на дирижаблях… Но некоторые аристократы, подобно графу Вудворду, продолжали отрицать дары прогресса просто за то, что они есть. Считая, что именно они виноваты в отступлении магии и заключении ее в артефакты.

— Я бы села, — сказала задумчиво.

— И стала бы похожа на хрюшку.

— Я и так похожа на хрюшку, — философски заметила я, разглядывая пальто.

— Все потому, что ты наткнулась на этот дурацкий мобиль!

Дворецкий графа тактично промолчал.

— Эвелина, ты еще не ушла? — раздался со стороны лестницы негромкий голос. — Я бы хотела тебя попросить…

— Пошли, пошли, пошли! — зашипела подруга и быстро вытолкала меня за дверь прежде, чем я успела опомниться.

— Лина! Я даже не успела поздороваться с леди Вудворд.

— Не страшно. — Подруга скривилась и приподняла юбки, устраиваясь в экипаже.

Отношения с мачехой у Лины категорически не складывались. Лично мне графиня казалась довольно милой женщиной, но подруга считала, что та заняла место ее матери. Когда она умерла, Эвелине едва исполнилось четыре, а спустя несколько лет отец женился повторно.

— Но она о чем-то хотела тебя попросить.

— Вот еще! Я не прислуга, чтобы по ее поручениям бегать.

— Но…

— Лотти, еще одно слово о ней — и я перестану с тобой разговаривать!

Эвелина сдвинула брови, зеленые глаза потемнели, как листья перед грозой, в них засверкали слезы.

— Она только и делает, что пытается изображать маму, но она мне не мать, и никогда не будет!

— Прости, — примирительно коснулась ее руки. — Мне не следовало тебя упрекать.

— Вот именно, — сухо отозвалась подруга и достала кружевной платочек, промокнуть уголки глаз. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь.

Здесь она была права. Не имею. Своих родителей я никогда не знала, и могла только догадываться, что значит потерять маму и каждый день видеть другую женщину, которую отец привел в дом.

Отодвинула шторку и стала смотреть в окно, где за стеклом проплывали фасады дорогих домов. Здесь все дома были дорогими, непохожими один на другой, а расстояния между ними — приличными. Не в пример оживленным улицам в центре, где дома прижимались друг к другу так тесно, словно пытались согреться.

— Лотти! — Лина капризно надула губы. — Опять где-то витаешь?

— Извини, я задумалась, — улыбнулась и посмотрела на нее.

— Ты первая, представляешь, первая увидишь мое платье, которое я надену на помолвку. И знаешь, если бы не ты, мне пришлось бы ехать с мачехой, так что… — Лина хитро улыбнулась. — Я этому очень рада.

Если честно, я не совсем поняла, чему она рада, но о помолвочном платье мы говорили уже около месяца — с того самого дня, как его начали шить. Пока что я представляла себе облака кружев, органзы и шелка, сочетающихся в наряд, достойный королевы.

— И вот что я подумала. — Подруга задумчиво покусала губы. — Если я попрошу папенькиного разрешения пригласить тебя… у тебя ведь найдется, что надеть? Ладно, неважно. Главное, скажи, ты хочешь пойти?

— Лина! — ахнула я. — Конечно, я хочу! Очень. Но ведь…

— Никаких «но»! Ты — моя подруга! — Лина выразительно подняла палец, затянутый в перчатку, пресекая дальнейшие возражения. — Если бы не ты, возможно, мы с Ричардом даже не смогли бы общаться до моего первого выхода, не говоря уже о встречах, когда ты меня прикрывала. Поэтому я хочу, чтобы ты пошла, а я всегда получаю все, что хочу!

Я невольно улыбнулась. Она действительно получала все, что хотела, а над отцом имела какую-то странную, гипнотическую власть. Именно эта власть помогла мне встретиться с мистером Ваттингом, и… не только.

Если честно, я до сих пор не понимала, что испытываю при воспоминаниях о месье Ормане. Если честно, я только о нем и думала, хотя должна была прыгать от счастья, что «Девушка в цепях» будет выставлена в главном зале, в центре экспозиции. Эта выставка собирала работы молодых художников со всей Энгерии, она могла открыть мне дорогу в мир большого искусства. В мир, где мои работы увидит множество людей со всех уголков страны. Этим я обязана Лине, ее отцу, и…

— Скажи, тебе знакомо имя месье Ормана? — спросила неожиданно для себя самой.

— Месье Орман? — Лина приподняла брови. — Нет, не припомню. А кто это?

— Именно он уговорил месье Ваттинга выставить мою картину.

Впрочем, «уговорил», наверное, не то слово.

— Да? — Лина нахмурилась. — Ну все равно, я его не знаю. А как он выглядит?

Я попыталась представить, и вдруг поняла, что образ рассыпается перед глазами. Это было странно, потому что на память и внимание к деталям мне жаловаться не приходилось, я с жадностью художницы впитывала лица, одежду, все необычное. Сейчас же в воспоминаниях стояли плотно сжатые губы, навес изящной маски и трость. Дурацкая трость, прикосновение которой до сих пор ощущалось на коже, как ожог.

— Он был в маске.

Еще слегка сутулился. И хромал.

— Хм, ну тогда я точно тебе ничего не скажу, — фыркнула подруга. — И потом, что это ты так о нем расспрашиваешь? Неужели… ох, Лотти, он что, тебе понравился?!

— Нет, — поспешно отозвалась я.

Пожалуй, слишком поспешно, чувствуя, как щеки заливает румянец. Он не мог мне понравиться хотя бы потому, что я ничего о нем не знала. Кроме того, что он раздает незнакомкам шелковые платки без инициалов и… ходит за ними. Конечно, я не могла быть уверена, что он не сказал это в насмешку, да хоть ради того, чтобы позлить мистера Ваттинга, но…

— Так-так, Шарлотта Руа! — Лина даже вперед подалась, но ни чинно сложенные на коленях руки, ни весь ее благопристойный вид не могли скрыть явного интереса, отраженного в уголках приподнятых губ и сверкающих глаз. — Мне кажется, или ты что-то от меня скрываешь?

— Он сказал, что пришел за мной.

— Что?!

Рот у подруги округлился, а глаза загорелись.

— Сказал, что шел за мной, — поправилась я, и вкратце описала наше знакомство и встречу в кабинете директора Ваттинга.

— И что, он сию же минуту не объяснился?

Что-то мне подсказывало, что Пауль Орман вообще не из тех, кто объясняется, но Лине я этого говорить не стала.

— Нет, — пожала плечами. — Просто вышел из кабинета.

— Нет?! — Лина вскинула тонкие брови, а потом презрительно скривилась. — Наверняка один из этих дельцов, которые считают себя хозяевами мира, а на самом деле ничего из себя не представляют. Папенька говорит, что связываться с ними — себе дороже, а общаться так и вовсе не стоит.

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут же его закрыла. Быстрый прогресс и стремительно угасающая магия привели к расколу высшего общества. Титулованные аристократы, потомственные маги, в большинстве своем не признавали людей, которые сколотили свое состояние в делах. Многие отказывались принимать их у себя, а на официальных приемах старались свести общение к той условной вежливости, ниже которой ни один уважающий себя аристократ опуститься не позволит. Мне это казалось неправильным, но отец Лины относился к старому поколению, и я посчитала нетактичным ставить свое мнение против его. Особенно после того, как он был столь добр ко мне.

Экипаж остановился, и подруга недовольно глянула в окно. Подождала с полминуты и тут же нетерпеливо позвонила в колокольчик.

Седовласый кучер с бакенбардами тотчас оказался у подножки.

— Ты почему остановился?

— Авария. Придется подождать, леди Эвелина.

— Но я опоздаю на примерку!

— Дальше не проехать и развернуться уже не получится. — Мужчина развел руками. — Мобили столкнулись, прямо на перекрестке, перегородили все. А полицейских не дозовешься.

— Опять эти мобили!

Лина нахмурилась и топнула ножкой. Пожевала губы, как делала всегда, когда злилась, а потом ее лицо просветлело.

— Пожалуй, придется идти пешком.

— Но леди Эвелина, не положено же…

— Тебя не спрашивают! — отрезала она. — Распахни дверцу и руку подай. Живо! Мисс Шарлотте тоже. И только попробуй сказать папеньке или мачехе — вмиг вылетишь с места без рекомендаций.

— Здесь недалеко, всего три квартала, — сказала я кучеру, лицо которого пошло красными пятнами. Почему-то мне было ужасно неловко.

Не успели мы свернуть на улицу, где пекарни наседали на мясные лавки, а пирожковые перемежались с витринами, заставленными посудой и безделушками, как Эвелина поморщилась и зажала нос двумя пальцами. Другой рукой она приподнимала подол, брезгливо морщась, когда под ногами что-то скользило или хрустело.

— Фи! Воняет, как в отхожем месте.

Запахи в Лигенбурге и впрямь были самые разные, из промышленных кварталов ветер приносил одно, из цветочных другое. Иногда к этому примешивались ароматы близости рынка, проходящих по улочкам лошадей и проезжающих мобилей.

— Убийство! Убийство в р-р-рабочем квар-р-ртале! — Разносчик газет, паренек с лихо надвинутой на нос плотной кепкой сунул газету мне в лицо так яростно, что я едва успела увернуться и почувствовала запах свежей типографской краски.

— Нет, спасибо, — покачала головой, успев заметить на первой странице фотографию.

Совсем девочка, не старше нас с Линой, наверное. Лет семнадцати, а может быть и того меньше.

Сердце сжалось при мысли о том, что она уже никогда не вернется домой. Не обнимет родных и не улыбнется.

— Всевидящий, Лотти! Что у тебя с лицом? — Лина раздраженно на меня покосилась. — Мы же не траурный наряд идем примерять. Определенно, сегодня все только и делают, что портят мне настроение.

— Прости. — Я попыталась улыбнуться, но не вышло. — Просто я подумала о ней.

— Ты теперь о каждой бродяжке думать будешь? — подруга приподняла брови.

— Почему сразу о бродяжке? Мы ничего о ней не знаем.

— Потому что с леди такого, — она сделала ударение на последнее слово, — никогда не случится. И с приличной мисс тоже. Все, я не желаю больше говорить об этом! Мне и так тошно дальше некуда. Чтобы я еще раз согласилась ехать на примерку… Она, конечно, шьет роскошные наряды, но если хочет обшивать меня, придется ей ездить ко мне самой.

Она отпустила мою руку и решительно зашагала вперед. Я ускорила шаг, и вскоре (к явному облегчению), мы свернули к дому известной в Лигенбурге модистки.