МежМировая няня, или Алмазный король и я

 

Ира Илларионова

Утро началось с того, что у меня пропала туфля. Одна стояла на полочке, аккуратненько так на своем месте, а вторая бесследно исчезла. В попытках ее отыскать я заглянула под кровать и всюду, куда только можно было заглянуть, но пропажа так и не обнаружилась. Все очень смахивало на проделки близняшек, поэтому я вздохнула и отправилась распаковывать запасной вариант: лакированную пару нежно-сиреневого цвета с тонкими ремешками, обхватывающими щиколотки.

Потом быстро умылась, привела себя в порядок и направилась к девочкам — будить, собирать их к завтраку, а заодно проводить расследование и вызволять из плена туфлю. Не разгуливать же мне в этом супер-модельном чуде, которое я вообще непонятно зачем купила.

Вчера мне на лодыжку нанесли какую-то мазь с кристальной крошкой, поэтому уже к вечеру от неприятных ощущений не осталось и следа. Честно говоря, я бы не отказалась, чтобы и в нашем мире так же легко справлялись с растяжением связок. И не только с этим, если вспомнить сердечный приступ Жульена.

В детской меня поджидал сюрприз.

И тоже неприятный.

Аделин мирно посапывала, подложив ручки под щечку, а Кристин… бесследно исчезла, как и моя туфля.

Первым делом я бросилась в ванную, но она была пуста. Распахнула дверцы шкафа с многочисленными нарядами близняшек — та же история. Моя суета разбудила Аделин, и она села на кровати, забавно моргая спросонья глазами.

— Мирэль Тонэ, доброе утро.

— Где твоя сестра?! — воскликнула я.

Это было не слишком вежливо, и конечно, Кристин могла выйти из комнаты, чтобы просто побродить по дому, но я в этом очень сильно сомневалась.

Аделин растерянно огляделась.

— Не знаю…

На то, что она знала, было действительно непохоже: слишком растерянной и сонной выглядела девочка. Уж что-что, а отличить спящего ребенка от притворяющегося я сумею.

— Так… — Я сложила руки у груди, пытаясь успокоиться. — Вы опять поссорились?

Аделин плотно сжала губы и мигом надулась.

— Аделин! Это не шутки. Я же просила вас не ругаться.

— А я не ругалась! — выпалила девочка. — Она первая начала!

— Неважно, кто первый начал, — вздохнула я. — Важно, что вы, близнецы — самые близкие друг другу люди, не можете найти общий язык и не хотите нормально поговорить.

Аделин опустила голову и надулась еще больше.

— Но это тоже сейчас неважно. Важно найти твою сестру. Куда она могла пойти?

— На чердак? — неуверенно предположила близняшка.

— Почему на чердак? — удивилась я.

— Она всегда туда убегает, когда мы ссоримся, а я не могу за ней пойти, потому что его боюсь.

— Кого?

— Чердака, — почему-то шепотом сказала Аделин. И добавила, округлив глаза: — Он страшный!

— Как туда попасть?

— Идете до конца по коридору, потом направо. Потом до кладовой, где горничные держат тряпки и ведра. Потом по лестнице поднимаетесь наверх и… — Девочка поежилась. — Там чердак. Но там правда страшно, мирэль Тонэ.

— Ладно, — сказала я, решив, что уж с чердаком-то как-нибудь справлюсь, — обещай, что подождешь меня здесь. Я найду Кристин и вернусь, хорошо?

Аделин кивнула и подтянула одеяло повыше.

— Можешь пока выбрать, в чем хочешь пойти на завтрак.

— А разве так можно?

Действительно, мало кто спрашивает у детей, во что они хотят одеться. Да что там! Я сама хороша — обряжала их в платья, которые нравились мне.

— Так нужно, — улыбнулась я. — Выбирай.

— Все, что захочу? — у Аделин загорелись глаза.

— Все, что захочешь, — подтвердила и быстро вышла из комнаты.

Искренне надеясь, что действительно найду Кристин на чердаке, и что он страшный исключительно потому, что в представлении Аделин там живет помесь бабайки с их отцом. Убийственное получилось бы существо.

Честно сказать, вчера после нашего возвращения Демаре вел себя на удивление мирно и даже ни разу не поминал женщин легкого поведения. Возможно, потому, что в машине мы с ним больше не разговаривали, а потом столкнулись только вечером, когда я укладывала девочек, а он зашел пожелать им спокойной ночи.

Поплясав немного в дверях (как вежливые люди, которые стараются уступить друг другу дорогу на узком мосту), мы тихо-мирно разошлись в разные стороны.

Свернув с мыслей об Алмазном короле, я заодно свернула в коридор, ведущий на чердак. Миновала подсобку, поднялась по старенькой лестнице и толкнула дверь.

— Кристи… апчхи!

Слой многолетней пыли покрывал все вокруг: занавешенную тканью мебель, всякие безделушки, составленные прямо на пол, какие-то свернутые холсты и тканью же затянутые картины в рамах. Словом, здесь было все, чем может похвастаться приличный чердак, и не было того, чего быть не должно — солнечного света. Его пожирали плотные шторы, прикрывающие несколько небольших окон. А поскольку больше здесь освещению было взяться неоткуда, даже я почувствовала себя не в своей тарелке.

Нет, страх темноты у меня давно прошел, но в таких местах в голову не придет прыгать до потолка от радости.

— Кристин! Если ты здесь, выходи, пожалуйста. — Я подошла к ближайшему окну, чтобы раздвинуть шторы.

Крак!

Половица под моей ногой провалилась вниз. Слава богу, второй раз свернуть лодыжку не успела: каблук и подошва тут же уперлись во что-то твердое.

Глубоко вздохнув, я вытащила ногу и с бешено бьющимся сердцем медленно отступила назад.

Да, чердак действительно страшноватый, надо будет сказать Демаре, чтобы его либо привели в порядок, либо закрыли. Потому что если сюда бегает Кристин…

Теперь уже ступая крайне осторожно, подошла и отдернула тяжелую ткань. Меня снова окатило пылью, но на этот раз я предусмотрительно прикрыла нос рукой. Солнце плеснуло через оконце, осветив заваленное хламом помещение, и я огляделась. Определенно, Кристин тут не было. Весь хлам был свален исключительно у входа, а дальше чердак пустовал.

Направилась было к выходу, когда луч солнца, словно прожектор, высветил под ногами что-то блестящее. Невольно опустила взгляд — в разломе между досками поблескивал позолоченный корешок… книги?

Зачем кому-то прятать на чердаке книгу?

Наклонившись, увидела выбитые на темно-изумрудной обложке инициалы: «Ж.Д».

Жизель Демаре?!

Это ее записная книжка? Или дневник?

Потянулась было к корешку, но тут же отдернула руку. Лучше расскажу о своей находке Демаре. Это ведь теперь вроде как улика.

Вот детективов я в свое время перечитала бессчетное множество, поэтому ума хватило не тронуть то, что скрывала подгнившая половица. Сюда нужно полицию, пусть они во всем разбираются, но сначала я найду Кристин.

Вернувшись в детскую, обнаружила, что Аделин выбрала малиновое платье, желтый бант и ярко-зеленые туфельки. Когда я вошла, она как раз раскладывала все это на кровати и, услышав мои шаги, обернулась. А увидев, что я одна, мгновенно перестала улыбаться.

Вопрос о том, не появлялась ли Кристин, отпал сам собой. Напряженно кусая губы, я пыталась понять, что делать дальше, когда взгляд зацепился за книжку с «живыми» картинками.

Маленькая певица.

Беседка!

— Кажется, я знаю, где искать твою сестру! — проговорила возбужденно. — Подожди еще немного, хорошо?

И пулей вылетела из детской. Спустившись по лестнице, пробежала по узкому коридорчику и толкнула стеклянные двери, что вели в сад. Бассейн уже восстановили, правда, он пока не работал, мимо него я тоже промчалась вприпрыжку, подтянув платье повыше, чтобы не мешало бежать. Хватит и того, что мои движения сковывают модельные туфли, а перспектива снова лечить лодыжку совсем не воодушевляла.

На подлете к беседке я замедлила шаг и, глубоко вздохнув, одернула юбку. Не хотелось бы предстать в неподобающем для няни виде перед Кристин, а в том, что найду ее именно здесь, я не сомневалась.

И оказалась права.

Сквозь звон сверкающих на солнце струй фонтана доносились тихие всхлипы. Еле слышные, поэтому я, намеренно громко ойкнув, подождала, пока все стихнет, и поспешила в беседку. Кристин сидела ко мне спиной, облокотившись на ажурные перила.

— Уходите! — буркнула она сердито, стоило мне застучать каблуками по ступенькам.

— Аделин очень расстроена, — сказала я, делая шаг к девочке и осторожно присаживаясь на краешек скамьи рядом с нею.

— Можно подумать, мне есть дело до того, что она расстроена! — Кристин скрестила на груди руки.

— Разумеется, есть. Вы же сестры.

Она промолчала, а после громко шмыгнула носом.

— С чего вы взяли, что Аделин расстроена из-за меня?

— Она сама мне об этом сказала. — Ближе я решила не пододвигаться, чтобы не спугнуть девочку.

— Так и сказала? — в ее голосе слышалось недоверие.

— Не словами. Глазами. А глаза никогда не лгут. Она очень переживает из-за вашей ссоры.

— Правда? — Кристин по-прежнему не оборачивалась.

— Правда. И я тоже. Больше всего на свете мне хочется, чтобы вы помирились и чтобы у вас все было хорошо.

— А я вам не верю! — Девочка развернулась так резко, что чудом не задела меня ногой в застегнутой не на то деление сандалии.

Залитое слезами лицо, упрямо сжатые губы и непокорные, торчащие во все стороны кудряшки, которые она как умела перевязала лентой.

— Почему? — спросила я, глядя ей в глаза.

Не ожидавшая такого вопроса, Кристин растерялась.

— Разве я сделала что-то, что могло заставить тебя усомниться в моих словах?

— Вы рассказали папе про кольца!

— Что? — теперь уже растерялась я.

— Да! — Кристин прерывисто вздохнула. — Это вы ему пожаловались, и теперь мы больше не можем использовать магию! Вы нас выдали из-за фидруара! А я… я… — ее глаза блестели от слез. — Я не хотела, чтобы его забирали. Хотела, чтобы он был с нами! Но вы меня тогда сильно отругали. Это вы виноваты!

Выпалив все это на одном дыхании, она вскочила на ноги.

— И мне бы тоже хотелось, чтобы он был с нами. Клянусь, я ни слова не сказала о кольцах вашему отцу. — Я опустилась на корточки перед девочкой и заглянула ей в глаза. — Кристин, посмотри на меня. Зачем мне вас выдавать, когда мы только-только подружились?

Пару мгновений она молча смотрела на меня, а потом воскликнула:

— Значит, Жужжен! Подслушал, когда мы с Аделин ссорились из-за Реми. Ну, я… Я ему устрою!

Кристин сжимала и разжимала кулаки, глаза ее сверкали, и я поспешила отвести громы и молнии от головы местного дятла.

— Не стоит. Все равно ты ничего этим не изменишь, только хуже сделаешь.

— Почему?

— Потому что если отвечать злом на зло, добра в мире больше не будет.

— А я не хочу отвечать на зло добром! — Она упрямо топнула ногой.

— И не надо. Когда злишься, нужно думать о тех, кого любишь. Очень-очень сильно, и сразу становится легче.

— Я люблю маму… но она… она пропала, — голос ее дрогнул, и из глаз ручьем полились слезы.

Я осторожно притянула девочку к себе, и, к моему удивлению, она не отстранилась, а порывисто обняла меня в ответ, всхлипывая и вздрагивая в моих руках. Плюхнувшись на пол беседки под бодрый треск платья (второго за два дня), я усадила Кристин себе на колени и, покачивая ее, гладила вздрагивающую спинку ребенка.

 

Каждый миг

Много лет

Мы с тобой будем вместе

Даже в год

Даже в час

Когда ты станешь невестой

 

Ближе нет

И родней

Слов не хватит мне чтобы

Ты мой свет

В вихре дней

Проведешь сквозь трущобы

 

Этот мир

На двоих

Нам судьба подарила

И за это

Его

Я бы благодарила

 

Каждый взгляд

Каждый жест

Твои смешные косички

Этот мир

На двоих

Родная моя сестричка…

 

Стоило мне замолчать, как Кристин перестала всхлипывать. Снова шмыгнув носом, тихо спросила:

— Что это?

— Песенка близнецов. Аделин очень-очень тебя ждет и хочет помириться.

Она глубоко вздохнула, запрокинула голову и посмотрела на меня сверкающими от слез глазами.

— Я ее люблю. И папу я тоже люблю.

— Вот видишь, как здорово. — За неимением платка я осторожно стерла слезы с ее щек подушечками пальцев. — Думаю, нам пора вернуться и придумать, что мы наденем к завтраку.

— А так можно?! — удивленно выдохнула девочка.

Я улыбнулась:

— Так нужно!

Мы поднялись, кое-как отряхнулись, и я протянула ей руку.

Подумав, Кристин все-таки вложила в нее свою ладошку, и мы вместе направились к дому. В холле у самой лестницы я остановилась, делая вид, что вспомнила о чем-то важном и очень срочном.

— Ой! Мне нужно на минутку на кухню. Поднимайся, я сейчас догоню!

Кристин кивнула и побежала наверх, а я направилась в сторону кухни. На самом деле мне там делать было нечего, просто хотелось дать сестрам время поговорить, а заодно самой немного успокоиться.

Правда, не успела дойти до конца коридора, как мне наперерез шагнул Жужжен. Точнее, шагнул он не наперерез, просто встречались мы с ним с завидной регулярностью.

К сожалению.

Заметив меня, он отпрыгнул в сторону с такой прытью, как будто увидел не няню, а половозрелого, питающегося исключительно дворецкими фидруара. Лицо его, и без того кислое, при виде меня совсем прокисло, словно он употребил на завтрак с десяток лимонов разом.

Впрочем, сейчас мне было не до его скривившейся физиономии.

Особенно после разговора с Кристин.

— Вас тошнит? — резко осведомилась я. — Или у вас по жизни несварение от собственного мерзопакостного характера? Зачем вы рассказали мируару Демаре про кольца?! Неужели нельзя было сделать это тактичнее?

Жужжен сначала надулся, потом покраснел, а потом еще и нос вздернул.

— И это будете говорить мне вы, мирэль Тонэ?

— Больше некому, судя по всему. Я здесь няня, и я отвечаю за девочек. За все, что с ними происходит.

— Няня, — процедил он, словно выплюнул. — Таким как вы самое место в… местах, о которых порядочная публика вслух не высказывается!

— Что, простите? — Я сложила руки на груди.

Вместо ответа Жужжен сунул мне под нос газету.

На ней Демаре стоял передо мной на колене, а напечатанный большими буквами заголовок гласил: «СКАНДАЛ! Алмазный король снова женится… при живой жене!»

Судя по ощущениям, мои глаза слегка вылезли из орбит. Самую малость, ладно хоть в ладони Жужжену не выкатились. Нет, об умении желтой прессы все извратить я знала и по своему миру, но это оказалось… несколько неожиданно.

— Постыдились бы! — выдал дворецкий. — Скоро живого места на имени мируара Демаре не оставите, бессовестная вы…

Шлеп!

Я не сразу поняла, что произошло, потому что не в моих привычках выдирать из рук дворецких газеты и бить их ими же по голове. Видимо, Жужжена раньше тоже никто не бил газетами, потому что он замер, словно я снесла ему антенну и прервала связь с космосом.

— Читать такое, — теперь уже я совала ему газетенку под нос, — вредно для мозгов. Они разжижаются. Впрочем, в вашем случае это очевидно нестрашно, потому что их у вас нет!

— Вы… вы что — только что назвали меня идиотом?!

— Вы поразительно догадливы!

Вернув оторопевшему Жужжену местную прессу, собиралась уже пройти мимо, когда мне прямо в лицо прожужжали:

— Бессовестная развратная девка!

— Этиль.

Голос Демаре прозвучал как-то очень внезапно и настолько зловеще, что у меня даже бюстгальтер встал дыбом. Что же касается Жужжена, то он вытянулся в струнку и разве что хвостиком не завилял. К сожалению, природа не наградила его этой бесспорно необходимой ему частью тела.

Понимая, что встреча с алмазным величеством неизбежна, глубоко вздохнула и обернулась. Чтобы наткнуться на взгляд, от которого мне захотелось залезть за возвышающийся на постаменте чей-то мраморный бюст. Правда, я оказалась стойкой и не дрогнула, когда Демаре приблизился к нам, и уже собиралась сказать ему все, что думаю про него и его дворецкого, когда услышала:

— Немедленно. Извинитесь. Перед мирэль Тонэ.

Моя челюсть не упала вниз только благодаря курсам по фейсбилдингу. По крайней мере, нужные мышцы хорошо держали ее в нужных местах, чего нельзя сказать о Жермене. Его чуть отвисла и даже уши слегка оттопырились в стороны, предательски покраснев.

— Но она… она… Вот! — Закрывшись газетой, как щитом, он развернул ее к Демаре первой полосой.

— Этиль, вы же знаете, как я не люблю повторять, — в голосе его бриллианства звучал металл. — Извинитесь перед мирэль Тонэ, или я вас рассчитаю без рекомендаций.

Судя по выпученным глазам дворецкого, он завис повторно, и я была близка к тому же. Правда, под взглядом Алмазного короля Жужжен очень быстро отвис.

— Прошу прощения, мирэль Тонэ, — пробормотал он, краснея, потом бледнея и покрываясь зелеными пятнами, как фасад здания во время светового 3D-шоу.

— Чудесно, — одобрил это блеянье Демаре. — Можете возвращаться к своим обязанностям. Но если подобное повторится… — Он не договорил. Выхватил из рук дворецкого газету и с невозмутимым видом бросил ту в урну. — Такую дрянь читают только идиоты. Мирэль Тонэ, на минутку.

Решив не оставаться один на один с деморализованным высокоморальным Жужженом, я направилась за работодателем.

— Завтрак вот-вот начнется…

— У нас еще есть время, — прервала я Алмазного короля. — Сейчас я помогу Кристин и Аделин одеться и приведу их в столовую.

Демаре хмыкнул.

— Вообще-то я собирался поговорить о другом. И, возможно, извиниться.

Ну знаете ли… Такими темпами ни один фейсбилдинг не поможет!

— Когда я сказал, что вам не стоит садиться с нами за один стол… В общем, я был неправ.

Точно не поможет.

— Я долго думал о нашем вчерашнем разговоре, в том числе и о ваших словах насчет девочек… Вы действительно положительно на них влияете, и вы им нравитесь. Пусть даже они не готовы вам в этом признаться.

— Хорошо, — сказала я.

Ну должна же я была что-нибудь сказать. Или не должна?

— Хорошо, — подтвердил он, упорно разглядывая что-то на перевернутых конвертах. Потом опомнился и перевернул их лицевой стороной. — Мы с дочками очень похожи.

— Это вы сейчас мне так комплимент сделали?

Демаре остановился:

— С чего вы взяли?

— Возможно, с того, что вы сказали о девочках: что я им нравлюсь, но они не готовы себе в этом признаться. И что вы с дочками очень похожи.

Кажется, в нем проснулось не только чувство такта и вежливость (до сих пор не верится), но и чувство юмора, потому что он неожиданно улыбнулся:

— А, вы об этом. Несомненно. Мы очень упрямы, это наша фамильная черта. И с трудом меняем мнение о тех, кто нам изначально не нравился.

— Да, над комплиментами вам еще работать и работать, — заметила я.

— Вы так считаете?

— Несомненно.

— Вы согласитесь с нами позавтракать, мирэль Тонэ?

Честное слово, если бы я увидела стадо летающих слонов, и то удивилась бы меньше, чем этому непривычно светлому выражению его величественной морды. В кои-то веки глаза не грозили затянуть, как вода, зацементированного мафией свидетеля. Даже морщины с переносицы ушли и брови разошлись, как расходятся грозовые тучи.

— Соглашусь, — кивнула я. — Только сначала помогу девочкам одеться.

— Тогда жду вас в столовой. — С этими словами он сунул письма и газеты себе подмышку и зашагал в сторону кабинета, я же направилась к лестнице, стараясь не думать о том, что это сейчас такое было.

 

— Спокойной ночи, — прошептала я еле слышно.

Девочки уснули, а я все никак не могла выгнать себя из детской. Знаю, это было неправильно, потому что в перспективе я собиралась выгнать себя гораздо дальше, в другой мир… Упс. То есть в свой, конечно же.

«Давно он стал для тебя другим, Ира?» — прозвучало в голове ехидное.

Не знаю.

Не представляю… Просто все настолько запуталось, что я сама уже не понимала, что к чему.

Кристин и Аделин сегодня помирились по-настоящему, и весь день мы провели вместе. Весь день без преувеличения, потому что завтракала я с ними в столовой, а потом обедала и ужинала. На обед и ужин, к слову, их отец не явился: как уехал утром, так и пропал с концами, и у меня так и не получилось рассказать ему о своей находке. Доверять дневник Жужжену я не собиралась, да и вообще говорить с этим чистоплюем о чем-либо, тем более на серьезные темы.

А вот Демаре… меня удивил.

Сегодня, пожалуй, по-настоящему.

За завтраком я ожидала привычной снисходительности, но ее не было. Напротив, он так мило общался, что мне то и дело хотелось проверить, не подскочила ли у него температура. Правда, он в последние пару дней вообще вел себя очень… необычно, поэтому с этим оставалось только смириться. Равно как и с тем, что мне все больше не хочется расставаться с близняшками.

Я тихонечко поднялась с кресла и, в последний раз посмотрев на спящих девочек, все-таки вышла.

Надеюсь, за время, что укладывала Кристин и Аделин спать, Демаре все-таки вернулся. Потому что перспектива прободрствовать полночи в его ожидании особо не прельщала. А бодрствовать придется: откладывать разговор о находке и дальше нельзя. Если этот дневник, или что оно вообще такое, поможет найти Жизель, о нем нужно рассказать как можно скорее.

Ради девочек.

Сегодня в саду Кристин плакала так горько, что я поняла, что все-таки подарю ей ту куклу. Пусть даже для этого мне придется заложить подаренные мне, Селани то есть, изумруды. Пару раз я подумывала о том, чтобы с ней связаться, но потом решила лишний раз не испытывать судьбу: в конце концов, на яхте мы все равно увидимся. А может даже и раньше — на дне рождения.

Самым странным было то, что мне не очень-то хотелось с ней видеться. Ну или по крайней мере, не так сильно, как еще несколько дней назад. Поглощенная своими мыслями, я подошла к кабинету Демаре, но помня о том, что ничего хорошего в этом месте со мной произойти не может, замерла в нерешительности, перед тем как постучать.

На мой стук никто не откликнулся, и я осторожно приоткрыла дверь. В кабинете было пусто, и по-хорошему, мне следовало развернуться и уйти. В общем-то, я почти развернулась и почти ушла, когда заметила брошенную на пол газету. Чувство было такое, что ее смахнули в ярости, а потом еще от души по ней потоптались. Выглядела она не лучшим образом: надорванная и смятая, поэтому мне стало ну просто очень интересно, что же там такого написали.

Решив, что ничего плохого от беглого просмотра прессы не случится, я включила свет и, разгладив газету, прочитала:

 

«ФЕРНАН ДЕМАРЕ и СЕЛАНИ ТОНЭ: что связывает этих двоих?»

 

Заголовок был огромный и, в общем-то, отличался от предыдущего только более адекватной формулировкой. Памятуя о том, что любопытство сгубило кошку, я все-таки решила прочесть до конца.

 

«Вопиющая беспардонность потрясла всех жителей Мальмара…»

 

Ну положим не всех, а только тех, кто собрался «У Лолы». Кстати, странно, что Селани на это никак не отреагировала. Если новость разлетелась по всей столице, то Шертонэ она точно должна была впечатлить.

 

«Фернан Демаре, также известный как Алмазный король, на глазах у всех опустился на одно колено перед скандально известной актрисой Селани Тонэ. Столь явное проявление чувств потрясло почтенную публику и заставило задуматься, а что же на самом деле связывает этих двоих? Известно, что из всех претенденток на должность няни предпочтение мируар Демаре отдал именно этой женщине, хотя уже принял на работу другую.

«Он уволил меня буквально ни за что, — поделилась с нами бывшая няня детей Алмазного короля, мирэль Патрисия Барр. — Тогда я не разобралась, что к чему, но теперь, кажется, понимаю…»

 

Какая она… понимающая.

 

«Известно, что ранее мирэль Тонэ преподавала курсы актерского мастерства Жизель Демаре, таинственно пропавшей супруге Алмазного короля. Но кажется, ни его, ни мирэль Тонэ совершенно не смущает этот факт, равно как и безутешность малышек, которые лишились матери…»

 

Что я там говорила про просмотр прессы? От него однозначно может стать хуже! По крайней мере, мне точно стало.

Особенно после того, что я прочла дальше:

 

«В связи со всем этим возникает вопрос, было ли исчезновение Жизель Демаре таким уж неожиданным, как утверждает ее супруг? Или же это заранее спланированное и хладнокровное похищение (а нам остается надеяться только на это, а не на что-то более серьезное и криминальное) с целью дискредитировать несчастную женщину в глазах общества, чтобы получить развод и жениться на другой. Которая, вполне возможно, давно в курсе всего происходящего…»

 

Наверх мою отвисшую челюсть подтолкнул звук хлопнувшей двери, резко так хлопнувшей. В то время как голос Демаре подтолкнул вверх меня саму, из кресла, в которое я, оказывается, успела опуститься в процессе чтения.

— Что вы делаете в моем кабинете, мирэль Тонэ?! — Алмазный король шагнул ко мне, сверкнув привычно потемневшим тяжелым взглядом.

Что я тут делаю?

— Читаю это! — выставила вперед руку с газетой. — Почему вы мне ничего не сказали?!

— А должен был? — поинтересовался Демаре, приближаясь.

— Должны! Потому что это и меня тоже касается!

— Вас касается только забота о моих детях.

Прежде чем я успела высказать этому… королю все, что о нем думаю, он добавил:

— Об остальном позабочусь я. В частности, об идиотах, которые пишут такую чушь.

— И о тех, кто ее читает, вероятно, — хмыкнула я.

— Что вы сказали?

— Нет-нет, ничего. — Я не знала, куда деть газету, поэтому бросила ее на кресло и шагнула к двери, намереваясь быстренько проскочить на нейтральную территорию.

Да, я помнила, что собиралась рассказать ему о дневнике, но в коридоре рассказывать о нем будет как-то спокойнее.

— Селани.

Собственное имя прозвучало как удар молотком по темечку.

Для начала.

Потом молотком по темечку догнало то, что я только что подумала: «Собственное имя».

Капец.

Диагноз окончательный, обжалованию не подлежит.

— Я знаю, что вам пришлось пережить по моей вине…

— Д-да-а?!

Алмазный король, очевидно, решил меня добить, потому что заговорил как герой любовного романа. Тьфу ты, как мистер Дарси. То есть дайте мне пожалуйста что-нибудь тяжелое, я тресну себя по голове, но сначала выпустите меня в коридор.

— Да.

Демаре шагнул чуточку ближе, и я тактически отступила.

Метра на два.

Наверное, это называется отпрыгнула, да. Потому что в ту же минуту он снова нахмурился: серьезно так.

— По-прежнему думаете, что я чудовище?

— Я о вас вообще не думаю. — Вот тут мне стало стыдно, и я решила добавить: — Потому что занята с девочками. И вообще, с чего бы мне считать вас чудовищем?

— Не далее как вчера вы мне высказали…

— Не далее как вчера я была на эмоциях, а на эмоциях можно много всего наговорить, — заметила я и даже сделала шаг вперед. Очень маленький и, может быть, зря, но все-таки сделала. — На самом деле меня не должно волновать ваше ко мне отношение, поскольку я здесь всего лишь няня, и исполняю обязанности вне зависимости от того, что…

— Не должно, но волнует?

— Что?

— Вы сами сказали: не должно волновать.

Выпустите меня в коридор!

Я этого не просто прошу, а практически требую! И теоретически тоже.

— Не должно и не волнует, — заявила я.

И для достоверности сделала строгое лицо. Правда, это не сработало, потому что Демаре в два шага преодолел разделяющее нас расстояние и оказался совсем рядом. Непростительно близко.

— Паршивая из вас актриса, мирэль Тонэ, — сказал он.

Продолжая смотреть мне прямо в глаза, и, поклясться могу, это был несанкционированный гипноз, потому что я замерла. Чувствуя, как кровь в венах разгоняется до сверхзвуковой скорости вместе с сердцем, готовым вот-вот выскочить из груди.

— Я уже говорила, что комплименты у вас никакие?

— У вас тоже комплименты так себе, Селани, — хмыкнул Демаре.

А потом коснулся моего подбородка, обжигая далеким и коротким прикосновением, словно мазком кисти по холсту — пальцами по щеке. Перед тем, как накрыть мои губы своими.

Этот поцелуй ворвался в меня ожидаемо-неожиданно, так остро и ярко, что я на миг утратила связь с реальностью. Остался только мужчина рядом, который меня целовал, и которого… целовала я. Раскрывая губы и впервые подаваясь ему навстречу, чувствуя терпкий вкус табака с вишневой кислинкой, а под пальцами жесткую ткань пиджака. Одна ладонь сползла ниже, и в нее колотилось его сердце. Колотилось так же быстро и сильно, как мое.

Это было неправильно, это было совсем неправильно, но…

Удивительно сладко.

Оказалось, что этот мужчина тоже может быть нежным, а удерживающие меня руки казались такими сильными, что впервые за все время в этом мире я почувствовала себя…

Счастливой?!

Осознание этого заставило упереться ладонями ему в грудь.

— Вы сказали, что это больше не повторится, — прошептала я, думая о том, что он вот-вот скажет: «Так и знал, что вам нужно от меня только одно, мирэль Тонэ». Точнее, отчаянно надеясь, что он скажет именно это и в то же время отчаянно надеясь, что не скажет.

— Я солгал, — хрипло произнес Демаре, даже не подумав меня отпустить.

— Солгали?

— Именно.

В темноте его глаза становились темными, как магические камни, меняющие цвет, и смотреть в них не было никакой возможности. Точнее, не было никакой возможности смотреть в них и продолжать лгать себе, что…

Что — что?!

— Жизель… — напомнила больше себе, чем ему.

— Жизель пропала, Селани. Я делаю все, что могу, чтобы ее найти. — Он отпустил меня, но не отступил, словно позволяя самой выбрать, что делать дальше. — Я с самого начала делал все, чтобы ее вернуть, но исключительно из-за девочек. Наш брак давно перестал быть тем, чем он должен быть. Или не должен…

— Жизель, — повторила я, понимая, что кому-то нужно прекратить этот разговор, потому что, если он продолжит, обратного пути просто может не быть, — вела дневник?

— Что? — Демаре нахмурился.

— Сегодня утром мы с девочками играли в прятки перед завтраком, — да, я кажется теперь тоже лгу и не краснею, — и я пошла искать Кристин на чердак…

— Вы позволяете моей дочери бывать на чердаке?

— Кто же ей запретит, если он даже на замок не запирается, — отмахнулась я от упрека. — В общем, настоятельно рекомендую это сделать, потому что когда я там была, подо мной провалилась половица. К счастью, все обошлось, и я нашла дневник Жизель. Ну или что-то с ее инициалами. Хотела рассказать вам сразу, но не успела: сначала меня здорово разозлила та статья, а после завтрака, когда я вспомнила про дневник, вы уже уехали. В общем-то, в кабинет я спустилась, только чтобы вам о нем сообщить, — подвела итог.

Демаре молчал долго. Очень долго, в какой-то момент мне начало казаться, что он и вовсе не ответит, но… он ответил.

— Спасибо, что рассказали, мирэль Тонэ, — голос его звучал сухо, во взгляде за привычной заслонкой было не разглядеть чувств. — Вам лучше вернуться к себе. Доброй ночи.

Я знала, что поступила правильно, но сейчас почему-то стало очень паршиво. Хуже было только в тот день, когда мы впервые поцеловались, и я думала о Мише.

— Доброй ночи.

Я прошла мимо него, на миг задохнувшись от странных острых чувств и вишневой горчинки. Прикрыв за собой дверь, поднялась к себе, закрыла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать.

Перевернулась на бок.

Потом обратно на спину.

На другой бок.

Лицом в подушку.

— Фууура, — сообщила я в наволочку и во Вселенную.

Точно дура.

Непроходимая.

От души побившись головой о подушку (а стоило бы о стену), я глубоко вздохнула. Стряхнула себя с покрывало и отправилась умываться.

Пожалуй, это лучшее из того, что я могу сейчас сделать.

 

Фернан Демаре

«Я начала вести этот дневник, потому что мне было необходимо поделиться с кем-то своими мыслями. Так случилось, что у меня нет настоящих друзей, все мои подруги со мной из-за статуса и из-за денег, поэтому я не хочу доверять им сокровенное. Не хочу, чтобы мои тайны, попав в руки журналистам, стали очередным развлечением для мальмарцев».

 

«Моя жизнь невыносима. Окружающие считают, что мир вокруг меня идеален: баснословно богатый и красивый муж, очаровательные дочки, роскошные дома, машины, яхты, драгоценности… Список можно продолжать до бесконечности. Но что они знают на самом деле? Что они понимают! Они видят только фасад, за которым на самом деле скрывается пустота».

 

«У меня ничего не выходит, как бы я ни старалась. Ни в медицине, которой увлекалась с детства, ни в искусстве, к которому приобщилась совсем недавно. Я люблю театр, мне нравится быть на виду, примерять на себя новые образы. Но актриса из меня еще хуже, чем из Селани Тонэ, хотя, казалось бы, куда уж хуже?»

 

Дневник Жизель был настоящей находкой, и мог пролить свет на причину, по которой жена исчезла. Понять ее лучше, а заодно выяснить, куда она могла отправиться. И по-хорошему нужно было немедленно передать записи следователю или комиссару Бриню. Но Фернан решил, что сначала прочитает все сам.

С первых страниц стало ясно, что Жизель находилась в депрессии. И судя по всему, это длилось не один месяц. Потому что с каждой записью реальность глазами супруги виделась все мрачнее и мрачнее. Если верить дневнику, ее жизнь так и вовсе была невыносимой. Но он этого не замечал либо не желал замечать. Фернан почувствовал укол совести: не досмотрел, не уловил, не предотвратил.

Хотя как он мог что-то заметить, если жена ничего ему не рассказывала? Она вела себя как обычно, а нормальной семьей их нельзя было назвать даже с большой натяжкой.

Как оказалось, ответ скрывался в более поздних записях.

 

«Я долгое время считала, что дело во мне. Что это я (и только я) порчу все, к чему прикасаюсь. Я плохая жена, ужасная мать, никудышный друг. Я не идеальная, но именно этого от меня ждут окружающие. Именно этого требует от меня Ф.»

 

Что за бред?!

Фернан едва удержался от того, чтобы не спалить к изначальным эти бредовые фантазии. Остановило только напоминание самому себе, что они, возможно, важная улика, а с уликами так не поступают. Поэтому он разогнул записную книжку так яростно, что она хрустнула в его руках, и продолжил читать.

Он никогда от нее ничего не требовал, более того, сносил все ее капризы и ни в чем ей не отказывал. И уж точно не просил быть идеальной! Ни когда они только поженились, ни в последний год, который, если верить датам, описывала Жизель. Когда Фернан понял, что любит несуществующий, придуманный им самим образ, то перестал пытаться наладить с женой отношения, перестал интересоваться, чем она живет, чем занимается. Он только оплачивал ее счета.

 

«Ф. заявил, что я транжира. Что он больше не даст мне ни брона. Но я всего лишь купила наряды для своих чудесных дочерей, и они были так счастливы…»

 

Фернану тут же вспомнился тот злосчастный эпизод, который он стремился навсегда вычеркнуть из памяти. Жизель купила не просто наряды для близняшек, она приобрела всю детскую коллекцию очень модного зарубежного кутюрье. До этого тот шил одежду для манекенщиц, но потом решил, что открыт к экспериментам. Фернан таких экспериментаторов отправлял бы на рудники, чтобы поумерили свою фантазию. Потому что в модной одежде дочки напоминали не то недогусениц, не то недобабочек, а еще с трудом могли передвигаться. Что и продемонстрировала Аделин, радостно бросившись отцу навстречу, наступив на крыло-подол и набив шишку на лбу. Глядя на это кричащее безобразие, Демаре сделал вывод, что кутюрье собирался пошить наряды для кукол, но никак не для детей. Естественно, после того случая ему хотелось лишить Жизель возможности и дальше делать дочерям подобные подарки.

 

«Ф. не желает, чтобы я общалась с девочками. Будто это только его дети, а не наши общие».

 

«Ф. в последние дни совершенно невыносим…»

 

«Ф. думает только о себе. На меня ему плевать…»

 

Ф.

Везде это «Ф».

То, что «Ф» — это он сам, догадаться было не сложно, хотя супруга ни разу не написала его полное имя. Этой чести в дневнике удостаивалась только Селани. Про мирэль Тонэ она вообще часто упоминала.

Жизель рассказывала про их знакомство. Про занятия актерским мастерством. Сначала в строках, посвященных Селани, читалась надежда. Надежда на дружбу, на «возвращение вкуса жизни». Потом в них стало все больше сквозить пренебрежения к актрисе, а от последних заметок у Фернан и вовсе глаза на лоб полезли.

 

«Мой мир рухнул.

Наверное, это прозвучит слишком пафосно, но сегодня я решила, что не буду больше себя обманывать. Я всегда знала, что Ф. никогда меня не любил, ему нужна была красивая жена, которая родит ему хорошеньких детей. В этом заключалось мое единственное предназначение: дать продолжение его славному алмазному роду. Но он всегда соблюдал правила приличия, всегда кичился своим показным благородством, и я была спокойна. Видимо зря, потому что сама притащила в дом эту ядовитую длинюгу. Сама доверилась ей…

Мне больно это признавать, но Ф. променял меня на Селани Тонэ. Эту актрисульку, которая оказалась не такой уж бездарной и долго водила меня за нос! Вчера они заперлись в его кабинете, и вряд ли он читал ей стихи. Ф. вообще ничего не читает, кроме своих отчетов! Сегодня все повторилось, я проследила за ними, и увидела, как Ф. украдкой целует Тонэ. И это был совсем не дружеский поцелуй в щеку.

Мое сердце разбито.

Сначала я хотела уволить ее, но что помешает Ф. встречаться с ней тайком?»

 

Заперлись в кабинете? Поцелуи? С Селани?

Это дневник Жизель или фантазии на вольную тему? Или его жена страдала не только депрессией, но и галлюцинациями? При депрессии бывают галлюцинации?

Первый поцелуй с Селани Фернан помнил хорошо, и случился он на прошлой неделе, а не несколько месяцев назад. А последний… Последний своей сладостью перебивал даже горьковатый привкус сигар. Однако до исчезновения Жизель Фернан и помыслить не мог о том, что будет наслаждаться поцелуями с мирэль Тонэ. Или о том, чтобы нанять ее няней для своих дочерей. Любой бы этому удивился и счел, что таким образом Алмазный король пытается спрятать под собственной крышей любовницу. Именно об этом со вчерашнего дня вовсю трубила пресса, полоща их с Селани имена.

Если раньше Фернану было плевать на сплетни о нем самом, то упоминание «разлучницы» вызвало желание закрыть пару-тройку (а лучше все!) лживых газетенок и поотрывать лапки лживым писакам. Потому что руками такое написать невозможно. Только лапами!

Что они вообще о ней знают?

Что он знал о ней сам? Практически ничего. Как и Жизель (если верить дневнику и ее словам), Фернан повесил на Селани ярлык, и долгое время отказывался воспринимать девушку по-другому. Сам же нанял, сам же позволял себе оскорбительные замечания. А ведь она права: она единственная нашла подход к его дочерям и вела себя очень достойно, если не считать истории с фидруаром. Но что еще более странно и удивительно — нашла подход к нему самому.

Фернан цеплялся за прежний образ Селани, потому что так проще было объяснить свое желание затащить ее в постель. И противоречащее ему желание не поддаваться соблазну, оставаться хладнокровным. Но быть равнодушным рядом с ней не получалось. Пора это признать, и что-то с этим делать. Например, затащить в постель или уволить, чтобы положить конец сплетням.

Но представить дом без Селани почему-то уже не получалось: без ее улыбки, без их постоянных споров, без ее игр с девочками. И в то же время, теперь он не хотел предлагать ей обычную интрижку. Особенно когда узнал поближе. Во-первых, мирэль Тонэ за подобное предложение в лучшем случае отвесит ему пощечину или того хуже — все-таки уволится. А во-вторых, он не желал отдавать ее на растерзание журналистам. Нет, теперь об увольнении не могло быть и речи.

Он хотел заботиться о ней. Защищать ее.

Забытое чувство по отношению к женщине.

Чувство, которое в случае с Жизель ничем хорошим не закончилось.

Точнее, закончилось вот этим.

Фернан снова взглянул на дневник.

Жизель писала, что ему нужен идеал, но Селани идеалом не была, с какой стороны ни посмотри. Да в ней недостатков больше, чем у близняшек игрушек! Но почему-то его тянуло именно к ней.

 

«Я пыталась поговорить с Ф. о произошедшем, сказала о том, что он чудовище и предатель. Но он велел мне заткнуться, заявив, что если не хочу проблем, буду молчать. А он станет поступать так, как считает нужным.

На моей шее до сих пор следы нашего разговора. Спасибо тому, кто придумал шарфики, которыми можно прикрыть любое зверство. Но я боюсь, вдруг это повторится снова?»

 

«Селани Тонэ уже не скрывает их связи, наоборот, гордится своим романом с женатым мужчиной. Сегодня она намекнула, что совсем скоро займет мое место. Боюсь даже представить, что имела в виду эта стерва!»

 

«Страх поселился рядом, мне все время страшно. Сегодня я случайно подслушала ИХ разговор. Ф. и Селани обсуждали досадную помеху (меня, подозреваю), из-за которой они не могут быть вместе. Ф. пообещал, что в самом скором времени он все решит».

 

На этой записи дневник обрывался, дальше шли несколько чистых страниц, которые Фернан все равно с остервенением пролистал. Как будто было недостаточно того, что уже успел прочитать.

На горизонте забрезжил рассвет, но он даже не думал о сне.

Его жена была сумасшедшей. Как еще объяснить странные фантазии, написанные, без сомнения, ее рукой? Она считала, что он ее душил, но Фернан никогда бы не тронул Жизель даже пальцем.

Точно безумная.

Мужчина захлопнул дневник, поднялся и запер его в сейфе. Нет, этот бред не должен попасть в руки полиссаров. Ради безопасности его семьи.

И мирэль Тонэ.