Ныряльщица

Вирна Мэйс

В ушах грохочет собственное сердце, рядом грохочет океан. Мне кажется идиотизмом то, что я только что собиралась туда войти. В воду.

«Вода — это жизнь, Вирна».

Нет, вода — это смерть. Страшная, соленая смерть, которая смыкается над головой, швыряя тебя из стороны в сторону, как щепку. Пусть даже я не помню этого, я отчетливо ощущаю, как волны подхватывают меня и швыряют о камни. С той же легкостью, с которой ветер может швырнуть перышко, и тогда станет уже все равно, есть там Эн или нет, потому что меня уже не будет.

— Синеглазка, стой! — доносится из-за спины. — Мэйс! Да стой ты уже!

Я оборачиваюсь: К’ярд меня догоняет. Это я так быстро бегаю, или… Нет, или. Я понимаю это в тот момент, когда он подлетает ко мне с темными, как ночь глазами, и вместо румянца от быстрого бега на щеках белые пятна.

— Куда тебя понесло? — рычит он. — Что случилось?!

— Я не могу, — мотаю головой, не представляя, как сказать ему о силе. — Не могу. Мне… страшно.

И нечем дышать.

Стоит представить, что я сейчас окажусь в воде, и мне снова становится нечем дышать: спазм сдавливает грудь, не пуская в легкие воздух, начинает тошнить, все тело пронзает мелкая дрожь. К’ярд сдергивает с меня маску и вглядывается в лицо, а потом ругается так, что я краснею. По крайней мере, мне так кажется.

— Просто сказать нельзя было? — цедит он, протягивая мне руку. — Пойдем.

— Я не…

— Да не в воду! Назад.

Назад мы идем очень медленно. То, что меня трясет, я чувствую как-то странно, фоном, словно смотрю на себя со стороны. Впрочем, стоит мне окончательно осознать, что никто не заставит меня приближаться к воде и тем более туда заходить, как дышать становится легче. Кровь снова растекается по телу, согревая ледяные пальцы, в отличие от К’ярда, рука которого просто ледяная.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, когда мы садимся в эйрлат.

Идиотский вопрос, но он все-таки отвечает.

— Нет. Мне говорили, что мне нельзя к океану, но чтобы так… Е-е-едхов хидрец!

От удара панель навигатора идет трещинами, и я вздрагиваю. Особенно когда вижу сбитые в кровь костяшки и совершенно белое лицо, а еще глаза — дикие, сумасшедшие, полные такого отчаяния, что мне становится не по себе.

— Я могу попробовать еще раз, — говорю я, глядя на К’ярда.

Не потому, что хочу туда идти, а потому… потому что он сейчас такой из-за меня. Осознание этого отзывается солью океанских брызг на губах и странным ударом сердца, напоминающим удар падающей в жестянку ложки.

— А мне потом вытаскивать твое бездыханное тело? — Он косится на меня. — И заново запускать сердце? Нет, спасибо.

Да, я сама только что об этом думала, но его слова от этого не становятся менее острыми.

— Я не просила меня спасать, — говорю глухо и отворачиваюсь.

К’ярд снова ругается, а потом хватает меня за плечи и разворачивает лицом к себе.

— Я не об этом, — говорит он. — А о том, что если ты зайдешь в воду, у тебя случится остановка сердца. Это был юмор, Мэйс, чтоб тебя! Ты свое лицо вообще видела?

— Нет, зато я видела твое, — хмыкаю я.

Это точно не совсем то, что стоит говорить, но он слишком близко и вызывает во мне слишком много чувств. Честно говоря, он вызывает во мне столько чувств, сколько не вызывал никто и никогда за всю свою жизнь, поэтому мне хочется оказаться как можно дальше от него. Не только физически.

— И чем же тебя не устраивает мое лицо? — неожиданно интересуется он.

Сейчас, когда в его глазах не горит огонь въерхов, он выглядит просто человеком. Хотя нет, просто человеком он никогда не выглядел, потому что эта черная тьма в глазах, в которой тонут даже зрачки — нечеловеческая, но она меня не пугает. Я вдруг отчетливо понимаю, что она меня не пугает, и что единственное, что мне сейчас хочется сделать — это проверить, соленые у него губы или нет.

Приплыли.

— Тебе помочь? — интересуюсь я, выворачиваясь из его рук и кивая на панель навигатора, которая тоже темная.

Еще бы, после того, как ее чуть ли не раскрошили одним ударом.

Одним ударом! И это при том, что в нем не было силы въерха. О том, что стало бы с эйрлатом, будь она у него, думать не хочется. Хотя тогда с эйрлатом точно было бы все в порядке.

— Я поставлю автопилот, — говорит он. — Здесь по прямой, никаких ограничителей, так что твоя помощь не потребуется.

Ну и чудесно.

— А вот в городе тебе придется сесть за рогатку.

— Что?!

— Меня сейчас может вырубить, — говорит он. — И если это случится…

Можно не продолжать.

— Я не умею водить!

— Здесь ничего сложного. Я объясню.

Ну еще бы, это же так легко.

— У меня прав нет, Лайтнер!

— Ты назвала меня Лайтнер?

В салоне взмывшего ввысь эйрлата нет ничего тяжелого, и это определенно в тему. Потому что мне хочется его стукнуть.

— Ты никогда не нарушаешь правила, Вирна?

Он выделяет мое имя, и стукнуть его хочется еще сильнее.

— Нет, — отвечаю я. — Не нарушаю.

— В общем, если даже случится такое счастье и тебя остановят… в законах Раверхарна есть пункт, что ты имеешь право сесть за рогатку, если спасаешь кому-то жизнь.

— Ты это только что придумал? — вскидываю бровь. — И тебе не надо спасать жизнь. Вроде бы.

— Ты в этом так уверена? — интересуется К’ярд, а потом начинает хрипеть и заваливается на бок.

От удара головой о стекло раздается глухой звук.

— Очень смешно, — говорю я.

Ответа, разумеется, не получаю. Автопилот ведет ровно, но мне все равно не по себе.

— Ладно, — говорю я. — Пошутили и хватит. Ха-ха-ха.

Тишина.

К’ярд белый, как полотно, грудь его тяжело вздымается, и мне становится не по себе.

— Эй, — наклоняюсь к нему, легонько касаюсь его руки. Собираюсь осторожно нащупать пульс, когда меня резко перехватывают за запястье. От неожиданности дергаюсь назад, ладонью впечатываюсь в панель управления, раздается писк, и сиденье К’ярда откидывается. Нас дергает назад, я валюсь на него, собираясь высказать все, что думаю, но не успеваю. Его губы врезаются в мои раньше, чем я делаю вдох, и мне снова нечем дышать. Нечем дышать, не за что ухватиться, кроме как за одну мысль.

Его губы совсем не соленые.

Жесткие и горячие — да, но не соленые. Меня странно ведет то ли от этой мысли, то ли от того, как они сминают мои. Ураган чувств, который обрушивается всей своей мощью, грозя утопить не хуже штормовой волны, но я все-таки дышу. Рвано и через раз, когда по губам скользит холодный воздух, а потом опять падаю в этот дикий, обжигающий поцелуй.

Поцелуй.

С К’ярдом.

Осознание этого заставляет отстраниться, вот только вдох (или выдох?) почему-то похож на стон. Я снова дергаюсь назад, но он успевает меня подхватить за мгновение до того, как я влечу в рогатку. Мне хочется закрыть руками рот, хочется затолкать этот выдох в себя и стереть его поцелуи с губ и из памяти, вместо этого я упираюсь ему в грудь.

— Ты идиот! — шиплю я.

— Так на меня еще никто не реагировал.

Почему-то это «никто» ударяет больнее, чем должно. По большому счету, оно меня вообще цеплять не должно, но он меня цепляет.

— Все когда-нибудь случается впервые, — хмыкаю я, отбрасываю его руку и буквально падаю на собственное сиденье. — Но это не отменяет того, что ты идиот.

К’ярд дотягивается до панели, коротким прикосновением возвращает кресло в нормальное положение.

— Почему бы тебе просто не признать, что ты за меня волновалась, Мэйс?

— Почему бы тебе просто не признать, что это нормально — волноваться, когда кому-то становится плохо? — возвращаю ему его же слова.

— Кому-то? — Он смотрит на меня, прищурившись.

— Кому-то, — подтверждаю я.

— Ну-ну, — он усмехается.

В другой раз я бы промолчала, но сейчас внутри все бурлит и клокочет, наверное, так чувствует себя океан, когда в нем зарождается смертоносная волна.

— По-моему, тебе стоит признать, что не все крутится вокруг твоей персоны, К’ярд.

— По-моему, тебе стоит признать, что тебе понравилось со мной целоваться, — фыркает он, и прежде чем я успеваю ответить, добивает: — Гораздо больше, чем с парнем твоей сестры.

Сначала во мне кончаются слова. Потом начинаются, но я молчу, потому что все они нецензурные. Потому что помню, что произошло в «Бабочке». Потому что помню, что он меня спас.

— Между мной и Вартасом ничего нет, — говорю я. — А если ты до сих пор этого не уяснил, ты идиот. Хотя с этим фактом мы уже почти разобрались.

— Ну разумеется. — К’ярд издевательски вскидывает брови: откуда только силы взялись. — Осталось только разобраться с тем, что кое-кто полная и безоговорочная трусиха, не умеющая признавать даже самых очевидных вещей.

— Очевидных? — интересуюсь я. — Например?

— Что он на тебя запал.

— Он — что?!

— Бегает за тобой, Мэйс. Пускает на тебя слюни, понимай, как знаешь.

— Он любит мою сестру!

— А я люблю Кьяну, — сообщает К’ярд.

— Ну ты и едх, — цежу я. — Даже без пальто.

— От надры слышу.

— В следующий раз, когда тебе станет плохо, я пройду мимо.

— Даже не сомневаюсь.

Из эйрлата мы выкатываемся растрепанные, злые, и если честно, я готова не просто опрокинуть на него поднос, я готова его пнуть. В самое ценное, потому что просвещенные умы полагают, что боль приводит в гармонию разум и восстанавливает равновесие. Не знаю, что она там куда приводит, но мне правда не помешает это самое равновесие восстановить.

Чтобы это поскорее случилось, я поднимаюсь к сестрам и коротко обрисовываю Мит ситуацию: до того, как Ромина окажется под следствием, им придется пожить здесь. В школе я постараюсь выбить им домашнее обучение, у нас такое допустимо, если, например, в семье не хватает денег на еду и на проезд, но если не получится, придумаю что-нибудь еще. Впрочем, то, что они не будут ходить в школу, вовсе не значит, что им целыми днями не придется ничем заниматься.

— Будешь готовиться к занятиям, как обычно, — говорю я сестре. Мы стоим в коридоре и стараемся говорить тише, чтобы Тай не услышала. Для нее это просто интересное приключение, пусть оно таким и останется. — А заодно помогать Тай освоить программу.

— Тапеты придется отключить от сети, — доносится из-за спины голос К’ярда.

— Что?! — У Мит расширяются глаза, я же принципиально не оборачиваюсь.

— Иначе ваше пребывание здесь теряет всякий смысл.

Понимаю, что он прав, поэтому протягиваю руку.

— Нет! — восклицает сестра.

— Митри.

— Ненавижу, — бурчит она. — Мы же здесь со скуки сдохнем.

— Не сдохнете, — сообщает К’ярд, — Вирна соберет школьную программу на свой тапет и перекинет мне. Я передам ее Зоргу, так что будете учиться.

Он обходит меня и теперь стоит впереди, рядом с сестрой, так что мне волей-неволей приходится на него смотреть. На него и на его губы, чтоб его линария взасос поцеловала!

— А если это затянется на годы? — язвительно интересуется Митри.

— Не затянется, — обещает К’ярд.

После чего возвращается к лестнице, снова оставляя нас одних.

— Поверь, если бы не было серьезной угрозы, я бы ни за что с вами не рассталась, — говорю я, и внутри что-то дергается. Мне страшно представить, каким станет дом без сестер, но еще страшнее представить, что с ними может сделать Ромина.

— Я знаю, — вздыхает Мит. — Иначе едха с два ты бы меня сюда затащила.

— Митри!

— Угу, — она разворачивается, уходит, возвращается с тапетами. Я вырубаю сеть, меняю пароли и отдаю ей.

— Я буду скучать, — говорю тихо.

— Я тоже.

Мы обнимаемся, потом я обнимаю Тай. Она сидит на кровати, гораздо более удобной, чем была у нас дома, и болтает ногами.

— Ты же вернешься? — спрашивает, облизывая леденец.

Откуда он у нее взялся — вопрос, но без Зорга тут точно не обошлось.

— Обязательно.

— Скоро?

— Скоро.

Горло сдавливает, поэтому я быстро отпускаю сестру и выхожу из комнаты. Понимаю, что долгое прощание сейчас лишнее, и что К’ярду сейчас стоит убраться как можно дальше от океана. Стоит мне подумать про него — и губы начинают гореть, я вытираю их тыльной стороной ладони, но не помогает.

— Хидрец, — доносится до меня.

Поворачиваюсь и вижу, что он стоит в дверях, в арке, ведущей на кухню (кажется, именно здесь меня отпаивали чем-то после того, как Ромина швырнула меня в воду). Смотрит, и даже сквозь непроглядную темень в его глазах начинают вспыхивать искры.

— Пошли, — командует резко, разворачивается и выходит.

Я иду за ним, сунув руки в карманы, чувствуя, как сердце ударяется о ребра.

Со стороны это выглядело паршиво, этот жест с губами, но так будет лучше. Для всех.

Я думаю об этом, пока он объясняет мне, как управлять эйрлатом — короткие, рубленые фразы, в которые приходится вслушиваться, чтобы часть не упала мимо. Думаю, когда дрожащими руками первый раз поднимаю эйрлат в воздух, и когда Лайтнер на ходу объясняет, какие сигналы (не считая известных всем) и как трактовать. В городе я прицельно сосредоточена и не повышаю скорости даже тогда, когда вижу, как у него на лбу выступают капельки пота.

— Снижайся здесь, — говорит он. — Я позвоню, и меня заберут.

Мне снова хочется к нему потянуться, убрать налипшую на лоб прядку, но я понимаю, что это лишнее. Это совершенно точно лишнее, как и тот поцелуй, и то, что я в эти мгновения чувствовала.

Поэтому как только платная парковка принимает нас, я выхожу из эйрлата.

И ухожу, не оборачиваясь и не оглядываясь.