Опасные иллюзии

В которой Риган предается воспоминаниям, а после с ним происходит много странных вещей.

Тенерифе, Испания — Мюнхен, Германия. Октябрь 2014 г.

Януш Левандовский. Бывший измененный, поляк, трехсот с хвостиком лет от роду. Когда очередной знакомый развел руками по поводу Милы Аверс, Риган позвонил ему, чтобы попросить о маленьком одолжении. Ян сказал, что лично заглянет на виллу.

Они познакомились в Сиэтле. С Левандовским их свело очередное задание Дариана и случай. Яна впечатлило его знакомство с живой легендой, а Ригана — любовь поляка к виски «Бушмилс». Они немного поболтали о вечном, о пагубных последствиях тесного знакомства с Древним, напились, покурили травы, и поняли, что существуют на одной волне. Даже будучи измененными, в ту ночь они перебрали с горячительными, потому как нарочно не закусывали кровью. Из завершения знакомства Риган помнил разве что свои попытки спеть на польском, и как смешно Левандовский скакал под ирландские народные мотивы.

Потом они разошлись, а спустя несколько дней случилась Чума. Спастись повезло либо избранным, либо очень богатым — благодаря невесть откуда взявшейся чудодейственной вакцине. Достать ее было не так просто, и стоила она целое состояние. Самому Ригану, как и прочим агентам Дариана, эта милость перепала лично от Древнего. Вакцина была с секретом: она спасла от болезни, но откатила измененных к человеческой ипостаси. В то время это казалось даром свыше: на пороге смерти выбирать не приходится.

Риган несказанно обрадовался, когда узнал, что Ян тоже выжил. Они несколько раз пересекались на курортах, однажды тот даже наведался в Эванс-Холл. Об их дружбе мало кто знал, поэтому, когда срочно понадобилось убежище, Риган вспомнил про Яна. Он был уверен, что тот не откажет, и оказался прав. Сейчас же Левандовский оставался последним, кто мог помочь прояснить ситуацию — его трехсотлетние связи придутся как нельзя кстати.

Пока Риган натягивал штаны, Ян устроился в плетеном кресле и любовался окрестностями так проникновенно, будто видел впервые. Он перекатывал пальцами монетку, с которой никогда не расставался. По словам Левандовского, ему это здорово помогало в принятии решений. Например, оторвать голову любовнику или оставить в живых.

— Не стану спрашивать, как ты докатился до такой жизни, что сдал свой дом, — Ян всегда говорил то, что думал.

Риган криво усмехнулся.

— Ко мне пришел один недружелюбно настроенный господин. Вел себя крайне неприлично, разнес мой кабинет в щепки, не вставая со стула. Я очень удивился и решил податься в отшельники.

— Сколько ты выпил в тот вечер?

Риган не стал ходить вокруг да около, и рассказал все с нуля. В начале двадцатого века, когда он уже несколько десятилетий был агентом Дариана, к нему пришла связная, Клотильда. Дело ему поручили на раз плюнуть: достать древнюю побрякушку у молодой особы, Эвы Ламбер, Ив. Он отправился в Женвилье — жалкое захолустье под Парижем. Именно там после смерти родителей Ив жила в компании старенькой экономки.

Дочь археолога, она унаследовала от отца страсть к приключениям, путешествиям и открытиям, но сблизиться с ней оказалось сложнее, чем рассчитывал Риган. Можно было воспользоваться внушением, забрать безделушку и отправиться восвояси, но ему приглянулась сама Ив: она была прехорошенькой, фигуристой, хотя и одевалась как старая дева и от мужчин шарахалась, как фольклорные вампиры от распятия. Пришлось попотеть, чтобы затащить ее в постель, но оно того стоило. Во-первых, чувственности ей было не занимать. А во-вторых, Риган наконец-то воочию увидел подвеску, которую та прятала вместе с пышной грудью под пуританскими платьями.

Вот тут его поджидал сюрприз — у Ив была только часть безделушки, другая хранилась у ее опекуна, Томы Дюпона. Две части, соединенные вместе, оказались ключом к Древнему Городу, который так мечтал найти ее отец. Не так давно Ив закончила расшифровку его писем и дневников, и собиралась ехать на раскопки вместе с археологами Дюпона. Согласно записям Бертрана Ламбера цивилизация была спрятана в Греции, под Ираклионом — туда ей и предстояло отправиться на встречу с Томой.

В отличие от большинства своих современниц, Ив не мечтала выйти замуж и вязать носки для благоверного и их общего выводка. В ее крови бежал чистейший огонь авантюризма, и Риган раскрыл ей все карты. Рассказал о том, что он измененный, и, к тому времени уже серьезно увлеченный ей, предложил Эве стать одной из них. Любопытство победило страх, и она согласилась. Но сначала хотела закончить дело отца.

Встреча с археологами Дюпона должна была состояться в Афинах. Однажды ночью он случайно наткнулся на банду сильных и опасных измененных и выяснил, что их тоже интересует Город. Он попытался отговорить Ив от поездки, но та и слушать ничего не хотела — она считала своим долгом завершить то, что начал отец. Тогда Риган решил «уговорить» опекуна не брать ее с собой, но рядом с ним впервые столкнулся с тем, что внушение измененного, способное превратить человека в марионетку, не работает. Как позже выяснилось, причина была в части ключа, которую тот носил с собой.

Соваться в Город, за который измененные могли порвать не только археологов, но его, было чистейшим воды безумием. Тем не менее Риган отправил Клотильде весточку с просьбой о помощи, а сам поехал с Ив на остров Крит. Дело было не в ключе и в не задании Дариана. Риган сам не мог сказать, каким долбаным чудом, но он влюбился, и оставить ее одну не мог.

Команда Дюпона оказалась с секретом: все они были матерыми орденцами — охотниками на измененных со стажем. Разумеется, Ив ни о чем не догадывалась, ей было важно своими глазами увидеть цивилизацию, о которой так мечтал отец, рассказать о ней миру. Ориентируясь по знакам Бертрана, они несколько дней продвигались в глубь острова. Ив провела их ко входу в Город, открыла дверь и орденцы спустились вниз. Пока она была занята открытием, Тома отправил Ригана в пыточную, чтобы допросить, и несколько последующих ночей показались ему Адом.

О том, что произошло дальше, он узнал позже от Клотильды. Под пластами древних цивилизаций был обнаружен металл, который оказался ядом для любого измененного. Орденцы схлестнулись с многовековыми врагами за право обладания Городом. Команда Дюпона отстояла открытие Ламбера, но Ив погибла от шальной пули.

Самого Ригана связная и ее помощники вырвали из лап охотников во время перевозки из Греции во Францию. Вместе с ним в Центр отправили и ключ, который чуть позже Клотильда отдала ему и сказала, что отныне он бесполезен. Ни ключ, ни металл были Дариану не нужны, через Бертрана и его дочь он вручил людям оружие против своих же созданий. В те годы раса измененных переживала свой расцвет, возрастные поговаривали о том, что пора бы перестать прятаться, охотники на чудовищ гибли сотнями, и Дариан решил уравнять силы.

Риган думал, что может пережить все, но стоя в самый разгар весны у могилы Ив, он умирал снова и снова, и расцвет жизни вокруг казался жестокой насмешкой надо всем, что творилось в его сердце. Память о тех днях была затянута тканью и покрыта пылью веков, как вещи в заброшенном доме. И все же временами он ощущал отголоски тоски и отчаяния, смутные и смазанные. Они больше не причиняли жгучей боли, скорее оставались жестоким напоминанием о случившемся. О том, что он не сумел ее защитить. Именно тогда он впервые в жизни ощутил мерзкие тиски бессильной ненависти к Дариану. В его игре между людьми и измененными жертвой стала женщина, которую Риган любил больше жизни.

Из Города орденцы вывезли весь металл и старинные письмена, а оставшиеся пустоты засыпали землей. Дело Ламбера и цивилизация, которую Ив так хотела показать миру, обернулись открытием смертельного оружия. Благодаря металлу Дюпона двадцатый век был отмечен в истории измененных и Ордена непримиримой кровавой и жестокой войной. Если бы не Чума, их противостояние вылилось бы в межрасовую грызню, после которой не останется ни победителей, ни побежденных.

Риган рассказал Левандовскому и о разговоре с Ромашовым и о том, что существует другой Город. Которым заинтересовались люди с очень загадочными способностями.

— Почему твоя подружка солгала? — Ян говорил о Клотильде, но ответа не дождался.

Она не знала сама или не договаривала? Можно было спросить у нее, но Ригану не хотелось добровольно приближаться к связной даже на расстояние выстрела. Чем дальше от Дариана, тем лучше.

— Подвеска подействовала на Ромашова, как на измененного, — он облокотился о перила. — Его мощное кунг-фу разом упало, когда рядом нарисовалась Лорин с побрякушкой.

Ян ответил не сразу. Он продолжал играть с монетой и смотрел только на нее.

— Откуда эти способности? — после долгого молчания все же спросил Левандовский. — Новый эксперимент Дариана?

Возможно, Ян прав. Тысячелетия назад Древний выпустил в мир первую измененную, расчертившую карту мира кровавыми штрихами. От нее же пошли все остальные. Кто знает, какие еще идеи роились в его совсем не юном разуме.

— Хотел бы я знать, — он повернулся к Левандовскому, — у тебя есть выходы на Орден?

— Внезапно. Насколько я знаю, от него остались рожки да ножки.

После Чумы Орден и правда распался за ненадобностью. Нет измененных — нет проблемы. Чувствующие вели себя осторожно, к тому же их было в разы меньше, поэтому о них орденцы слыхом не слыхивали.

— Подозреваю, что Мила была связана с ними. Если не за что зацепиться, это либо Орден, либо Дариан. Ну и дневник Дюпона сюда же до кучи. Откуда он у нее?

У орденцев и правда была серьезная система защиты. Как и на чем она построена, Риган понятия не имел, но доходило до того, что в одном филиале сотрудники не знали ни настоящих имен, ни адресов друг друга. Оно и понятно: никому не хотелось подставляться перед измененными.

Ян нахмурился, подбросил монетку, и, когда она упала ему на ладонь, бросил на нее быстрый взгляд.

— С этим я тебе помочь не смогу.

Левандовский не захотел вмешиваться, потому что посчитал опасным, или просто не стал напрягаться — как знать. «Нет» в мире измененных никогда не подразумевало «может быть», и дело здесь не в деньгах.

— Ты говорил, у тебя есть знакомый ювелир, который может создать точную копию любого украшения так. Так вот, мне нужно повторить это, — Риган вытащил из кармана подвеску и показал Яну. — Один-в-один, не считая маленького секрета. С этим ты мне поможешь, надеюсь?

Левандовский взял подвеску, брезгливо покрутил между пальцами и тут же вернул.

— Зачем тебе? Если от нее пропадают способности, подделку определят в два счета.

— Они пропадают от металла Дюпона, который в составе сплава. Есть у меня трофей — часы одного не в меру шустрого орденца, как раз в дело пойдут. А вот Город они с этим не откроют.

Обманка нужна скорее для непредвиденных обстоятельств: противопоставить людям с такой разрушительной силой Ригану было нечего.

— Почему ты им просто ее не отдал? Тебе же не нужен ни Город, ни лишние проблемы.

Хороший вопрос. Ответственность — не его слово, ему наплевать на судьбы Вселенной, все древние города мира и прочие мелкие неурядицы. Дариан давно не объявлялся, поэтому он мог, не мудрствуя лукаво, остаться в стороне. Валялся бы сейчас в Эванс-Холле, пьяный в хлам, и не думал ни о чем. Сознание упорно подсказывало ответ, а точнее — имя, но Риган предпочел от него отмахнуться. Лучше лишний раз не задаваться этим вопросом.

— Тогда не отдал, теперь уже поздно. Так что? Устроишь мне встречу с ювелиром?

— Я переговорю с ним.

Риган кивнул, и спрятал подвеску от греха подальше — Уварова до сих пор не знала, что он ее не уничтожил. Они с Левандовским еще немного поболтали, а потом разошлись по комнатам. Под ногами начинала вырисовываться какая-никакая, а почва. Пока он ничего не знает о Миле, остается только тянуть время и искать дальше. Не может человек, тем более с такими способностями, вечно прятаться в тени. Если она найдет его первой и встреча не заладится, настоящая подвеска, спрятанная в надежном месте, придется как нельзя кстати.

***

 Утро началось немногим раньше полудня. Агнесса широко улыбнулась, стоило ему зайти на кухню. Она готовила фруктовый салат, и он устроился рядом, на барном стуле. Подперев голову, Риган просто смотрел. Дневной свет расплескался сквозь широкие окна, и сейчас Уварова казалась ему особенно солнечной. Чопорная дамочка осталась в пасмурном Лондоне, сейчас перед ним стояла совсем другая женщина. Яркая и счастливая. Чем больше он об этом думал, тем теплее было осознавать, что часть света в ней — его заслуга.

— Как спалось? — он взял ее руку и поцеловал кончики пальцев.

— Сладко, — рассмеялась она и потянулась за настоящим поцелуем. — А что тебе снилось?

— Черная простыня. Я редко вижу сны.

Откровенный поцелуй грозил перерасти в продолжение, но тут на кухню заглянул Ян. Он ухмыльнулся и поздоровался исключительно с Риганом. Что ни говори, а в отношении женщин у него были определенные проблемы, над которыми тот упорно не желал работать. Началось все, когда Левандовский был человеком: его названная, но отнюдь не любимая невеста, устроила ему серьезные неприятности, из-за нее он вынужден был бежать из родного селения и вляпался в переделку с измененными. С той поры рядом с прекрасным полом высокомерие Яна зашкаливало, а снобизм становился приторно-невыносимым.

— Чувствую себя преступницей, — шепотом призналась Агнесса, когда поляк оставил их наедине. Она не торопилась отпускать Ригана, наоборот, прильнула всем телом. — Хотя я такая и есть. Он здесь надолго?

— Мне придется уехать не сегодня-завтра. Надеюсь, не больше, чем на две недели, а он пока побудет здесь. Обещаешь быть плохой девочкой?

Улыбка Агнессы погасла. Она нахмурилась и отстранилась.

— Я могу поехать с тобой?

— Плохая идея, — Риган вытащил дольку манго из салата и отправил в рот, — пока ты здесь, я за тебя спокоен.

Слова вырвались раньше, чем до него дошел их смысл. Риган пожал плечами и взял еще кусочек папайи. Агнесса продолжала хмуриться.

— Я тут сойду с ума от одиночества. Пожалуйста, возьми меня с собой. Обещаю не вмешиваться и даже близко не подходить к твоим делам.

Агнесса легко сжала его руку и умоляюще заглянула в глаза. Она действительно верила в то, что рядом с ним безопасней. Наивная женщина, которой следовало бежать от него подальше. Он и себя-то временами защитить не мог, не говоря уже о других. Даже будучи измененным.

Память — странная штука, стоит всколыхнуть ее мутную водицу, и рябь по ней идет еще долго. Некстати вспоминалось бескрайнее звездное небо в пустынном местечке близ Ираклиона, прохладный ветер и счастливое лицо Ив. Она радовалась тому, что нашла свой Город, и Риган был счастлив вместе с ней. Не подозревая о том, что спустя несколько часов в его грудь войдет щедро смазанная ядом стрела, чуть позже он будет распят на дыбе в Ордене, а еще спустя несколько дней узнает о ее смерти.

 — Я показал тебе уйму интересных мест, здесь не придется скучать. Машина останется, так что сможешь каждый вечер ездить, куда душа пожелает.

Плечи Агнессы поникли, но она все же выдавила из себя короткую улыбку.

— Две недели? — переспросила она.

— Отдохнешь от меня, — наигранно-весело отозвался Риган и чмокнул ее в макушку.

За разговором они съели фруктовый салат без заправки, а потом снова собрались на пляж, но выбраться к океану уже не получилось. Ян договорился о встрече на ближайшие дни, и Риган решил не задерживаться. Чем быстрее он разберется с задуманным, тем лучше.

***

Знакомый Левандовского обосновался в Мюнхене. Бодрый старик, который по предчувствиям мог положить на лопатки молодых. Он без лишних вопросов осмотрел вещицу, осведомился о сути работы, назвал цену и сроки. Вышло ни много ни мало: Ригану предстояло тут торчать пять дней. Когда он сказал, что готов заплатить больше, чтобы ускорить процесс, старик сурово посмотрел на него поверх очков и ответил:

— У меня много талантов, но я не волшебник.

Пришлось брать напрокат машину и ехать в гостиницу. Честно говоря, Риган не представлял, чем будет здесь заниматься столько времени. Гулянки Октоберфеста только что отшумели, а прочие культурные мероприятия не возбуждали. Даже милые фрау, которых в городе было в избытке, не вызывали у Ригана особого воодушевления. Не сказать, чтобы он охладел к женскому полу, но если раньше любовная игра — флирт, соблазнение — будоражили, то сейчас ему становилось скучно при мысли о новой интрижке.

Он вспомнил свою встречу с Петрой на танцполе. Общаться с ней было легко, просто и приятно, но именно в тот вечер он понял, что не хочет ее. Равно как и многих других, весьма привлекательных, страстных и сексапильных. Тут бы впору хвататься за голову и совсем бросать пить, но дело оказалось не в потенции. Ему достаточно было наклониться к Агнессе, вдохнуть запах ее волос — и все проблемы как рукой снимало. Он не спал ни с кем, кроме Уваровой — с той ночи, как они стали близки. Валяясь на кровати в номере, Риган даже подумывал о том, чтобы позвонить ей, но вовремя себя одернул. После Ив в такие игры он больше играть не хотел.

Концерты, именитые диджеи, театры — вся афиша вызывала у него сейчас только скуку. Пришлось выбираться на прогулку по давно забытому старому.

Во времена Гитлера мало кого влекло в Германию, даже измененные обходили ее по пологой дуге. Лишние неприятности не были нужны никому. Риган в те годы совался в любое пекло, которое могло закончиться для него весьма плачевно. Он открыто провоцировал Орден, за что получал суровые выволочки от Клотильды. Очухавшись от очередного воспитательного процесса, Риган брался за старое. Мюнхен стал просто следующим пунктом в колесе игр со смертью. Европу лихорадило, люди бежали подальше от страны, которая сходила с ума под гнетом тирана. Мрачные лица, жизнь в постоянном страхе, ощущение близкой агонии — все это было Ригану как никогда к душе. Он впитывал настроение города с нежностью маньяка, выслеживающего жертву.

Людей забирали прямо из домов — на допросы, с которых уже не суждено вернуться, повсюду был плач, страдания, неопределенность, ужас. Мир задыхался в преддверии масштабного кровопролития, некоторые считали, что грядет конец света. К сожалению, конец этому свету не грозил. Свету, где уже больше двадцати лет не было Ив.

Мариенплац по крупицам восстанавливали после Второй Мировой. Возле Рыбного фонтана собралось много молодняка. Девица в красном жилете размахивала руками и грозила страшными карами какому-то опаздывающему Максу. Ее подруга оживленно кивала в ответ.

Картинка прошлого была гораздо ярче: солнечный день и быстро проходящие мимо люди. Настороженные, напряженные. Они двигались по расцвеченной красками солнечной осени площади, как тени или призраки. Призраком чувствовал себя и сам Риган в те дни. Сейчас перед глазами мельтешили толпы туристов, щелкающих фотоаппаратами, и местные жители, которые наслаждались жизнью.

Город тоже был пустым, не вызывал никаких чувств. Просто камень и история, наполненные ежедневной суетой. Человека привлекает все, до чего он не может дотянуться, это бесконечное стремление, погоня за новыми ощущениями — всего лишь возможность заполнить внутреннюю пустоту. Он и сам был таким же когда-то, но рано или поздно приедается и перемена мест. Остается только то, что действительно важно.

Надо признать, он скучал по той, кого оставил на Тенерифе. По совместным прогулкам и походам на пляж, по умопомрачительному сексу и забавным разговорам после. Хотел прикоснуться к ее волосам, накрутить на палец тугой локон и увидеть, как она хмурится. В ответ на вопрос о том, что важно для нее, Уварова сказала: «Те, кто в моем сердце». Удивительно, но это короткая фраза впечаталась в память и не желала отпускать. Именно тогда он понял — что бы ни случилось, она не откажется от попыток вернуться к семье. Пройдет десять, двадцать, тридцать лет, а мысли о них по-прежнему смогут выбить Агнессу из колеи.

Где-то в параллельной реальности он и сам мог бы быть таким же. Родиться законным сыном, а не ублюдком. Тогда родные не презирали бы его и не обрушивались грозой упреков за любую, самую безобидную провинность. В детстве Риган пытался соответствовать отцовским правилам, пока однажды до него не дошло, что это бессмысленно.

Взятый напрокат «Астон Мартин» шел по трассе легко и приятно, и Риган полностью расслабился. Скорость всегда была для него лекарством, которое позволяло отстраниться как от неприятных воспоминаний, так и от слишком приятных. Желал ли он избавиться от мыслей об Уваровой? Пожалуй, нет. Риган прибавил музыку и смотрел на дорогу. Ему больше не хотелось убрать руки и закрыть глаза, как он сделал тогда, во Франции. Хотелось быстрее закончить дело и вернуться на Тенерифе, снова окунуться в теплый солнечный омут. Омут по имени Агнесса.

Додумать Риган не успел: какой-то идиот выскочил на встречную. Парень явно не рассчитал силы, и вместо того чтобы притормозить и уйти назад, сдуру газанул и резко вывернул руль в его сторону. Рывка на пределе скорости не хватило, чтобы избежать столкновения. Машину с силой швырнуло вправо, хлипкое ограждение жалобно взвизгнуло, лязгнул металл. Авто перевернулось, потемнело в глазах.

Когда Риган открыл их снова, колено отозвалось резкой болью, что-то смачно хрустнуло в шее, а вместо привычной картины в бешеном танце заходились светящиеся линии, пронизывающие все вокруг. Он грязно выругался, судорожно толкнул дверь — к счастью, ее не смяло и не заклинило, и быстро выбрался наружу. Привычка пренебрегать ремнем безопасности и умение группироваться, кажется, только что спасли ему жизнь. Из рассеченной брови текла кровь, он чувствовал ее на лице. С подбородка сорвалась капля, и вместо привычной алой кляксы влилась искрящимся серебристым светом в такой же контур вместо руки. В голове будто пару бомб взорвали — Риган слышал нарастающий шум в ушах. Мир вокруг сошел с ума, и превратился в разноцветное слияние и переплетение движущихся линий. Холодных — мертвых, и горячих, пульсирующих, живых.

Он замер на месте, не мигая, а потом бросился вперед — наугад, по ощущениям: так быстро, насколько позволяло больное колено. Запаха бензина не было, но рвануть могло и по другой причине. Прихрамывая и спотыкаясь, Риган падал, но тут же поднимался. Под пальцами чувствовалась грязь и трава, но он видел лишь мерцающие сгустки. Его вело чутье, а не зрение, от этой слишком реалистичной жути бросало в дрожь.

— Эй, эй! Парень! — только натолкнувшись на кого-то, Риган замер. Чья-то рука легла ему на плечо, он мог поклясться, вполне ощутимая, материальная, а вместо нее — снова лишь серебристое мерцание. Человек искрился перед ним неровным контуром пульсирующих в пространстве жил. — Ты как?

Он с трудом различил язык — немецкий, хотя помнил, где находится и говорил на нем не хуже любого местного.

— Я… Ничего не вижу.

Вышло сдавленно и хрипло. Он видел, но не то, что привык.

— Пошли. Вот сюда. Садись, осторожно, медики уже едут.

Риган подчинился и закрыл глаза: темнота успокаивала. Биение сердца под ладонью говорило о том, что он жив. Парень, который ему помог, был не менее реален, чем сам Риган. Чтобы удостовериться в ощущениях, Эванс с силой сжал руку в кулак. Он чувствовал пальцы, чувствовал кожу под ногтями и боль. Но глаза открывать не хотел: мертвое тоже было повсюду, и Риган запомнил его погасшими, дрожащими сгустками тусклых стальных пучков. Он должен видеть тела и груду искореженного металла, но видел, черт возьми, именно это!

Риган слегка подался назад и наткнулся на прохладную стену. Выжившие измененные дохли, как мухи — кто от чего. Он все гадал, какая засада может настигнуть его, но не подумал, что это будет безумие.