Родители особенной девочки

Лаура Ландерстерг

Вечер получился настолько уютным, насколько это вообще возможно. Мы с Яттой, Эрвером и Торном слепили снежного дракона, потом залили его водой, и он превратился в ледяного. К вящему неудовольствию Гринни, которая очень сильно хулиганила после того, как Верраж нашел себе пару. До того, как это случилось, виари была послушнее некуда, а сейчас превратилась просто в меховой ураган неприятностей. Вот и с драконом так: нам пришлось переделывать ему хвост, потому что кто-то его отгрыз. Эрвер с Яттой расстроились, потому что мы старательно вылепляли там комочки чешуек, а Гринни, довольно урча, улетела на дерево и оттуда смотрела на нас с видом: «Не достанете».

Достать ее разумеется было просто, один короткий приказ — и все, но мы с Торном не стали этого делать. Просто потому, что зверь действительно переживал из-за появления у Верража драконицы. Не знаю, как там в драконье-виарьей психологии, но, если исходить из человеческой, подозреваю, она боялась, что пара Верража перетянет все его внимание на себя, или что однажды они вообще больше не прилетят.

Как бы там ни было, хвост мы восстановили, дракон красовался у нас в парке, и я думала об этом, уютно прижимаясь к Торну в постели. Нужно было вставать, собирать и готовить Ятту к сдаче анализов, и я уже заранее предвкушала концерт в стиле Сибриллы Ритхарсон, поэтому оттягивала момент, как могла.

— Хочешь, это сделаю я? — поинтересовался Торн, приоткрыв один глаз. Он лежал на спине, я — у него на плече, поглаживая его по груди. Вообще-то не стоило бы, потому что обычно это заканчивалось очень горячо, а у нас не сказать, что очень много времени.

— Нет, ты же знаешь, что рядом с тобой она становится как Гринни.

Иногда даже кидается во врачей тем, что найдет. Со мной такого не бывает, поэтому в случае общения с медиками с Яттой лучше идти мне.

— Я постараюсь быть построже, — ладонь Торна накрыла мою, а вторая рука опустилась чуть ниже поясницы, поглаживая ложбинку.

— Прости, с кем? — фыркнула я, чувствуя его пальцы на своих ягодицах. — С Яттой у тебя это не получится.

— У меня? — искренне оскорбился муж и открыл второй глаз. Я запрокинула голову и, встретившись с пронзительно-синим взглядом поняла, что из постели надо срочно выползать. Вот прямо срочно, потому что этот взгляд — в обманчиво-холодной глубине которого разгорается пламя, я очень хорошо знала.

— Нам на…

Договорить я не успела и отползти от Торна тоже: одно мгновение — и я уже прижата к простыням, распластана под его сильным телом. Вот кажется, сколько мы уже вместе, а я все равно ведусь. На то, что успею отскочить. Отползти. Убежать.

Правда, сейчас мне и не хотелось никуда убегать: я смотрела в его глаза и чувствовала, что в моих тоже полыхает подобное пламя. Не только в глазах, оно вспыхивало во всем теле, костерками рождаясь на кончиках пальцев, которые сейчас были сплетены с его.

— Знала бы ты, как меня заводит, когда ты такая…

— Какая? — хрипло поинтересовалась я, облизнув губы.

Торн поймал меня даже здесь, мгновенно вливаясь поцелуем в мой рот, раскрывая его, и пламя заструилось сильнее. Я даже увидела взметнувшийся сиреневый флер, растаявший в воздухе прямо над нами. А поцелуй становился все глубже, глубже, и глубже, он уже был настолько откровенным, что я невольно выгнулась всем телом, как если бы муж уже был во мне. Это движение сомкнуло наши тела, и я всхлипнула от чувствительного прикосновения своей груди к его. Выдохнула стон прямо ему в рот, ощущая между бедер твердость его желания.

Торнгер Ландерстерг

Желание обладать женой настолько сильно, что в миг, когда она приподнимается, вжимаясь в меня всем телом — откровенно, провокационно, соблазнительно, в миг, когда ее губы все сильнее раскрываются навстречу моим, я одним резким и сильным движением делаю ее своей.

С Лаурой каждый раз особенный, хотя мы изучили друг друга настолько, что с закрытыми глазами можем найти каждый островок удовольствия на наших телах. Ее пальцы — стоит мне чуть ослабить хватку ладоней, ложатся мне на спину, касаясь лопаток, и от этого прикосновения сквозь кожу едва не прорываются крылья.

Я опираюсь руками по обе стороны от нее, разомкнув поцелуй, глядя в ее глаза. Чтобы продлить этот краткий момент слияния без прелюдий, потому что она сводит меня с ума. Потому что мне хватает одной лишь ее закушенной губы, чтобы с трудом удерживаться от безумного ритма, обещающего скорое наслаждение.

В этом промедлении есть не только чувственная пытка, но и своя прелесть: смотреть на нее и видеть, как вздымается ее грудь, как она тоже сгорает от нетерпения, как сиреневое пламя в глазах меняет их цвет. Для меня это не только цвет ее пламени, для меня это цвет ее страсти. Сумасшедшей, безудержной, огненной, как она сама.