Родители особенной девочки

Лаура Ландерстерг

Вечер получился настолько уютным, насколько это вообще возможно. Мы с Яттой, Эрвером и Торном слепили снежного дракона, потом залили его водой, и он превратился в ледяного. К вящему неудовольствию Гринни, которая очень сильно хулиганила после того, как Верраж нашел себе пару. До того, как это случилось, виари была послушнее некуда, а сейчас превратилась просто в меховой ураган неприятностей. Вот и с драконом так: нам пришлось переделывать ему хвост, потому что кто-то его отгрыз. Эрвер с Яттой расстроились, потому что мы старательно вылепляли там комочки чешуек, а Гринни, довольно урча, улетела на дерево и оттуда смотрела на нас с видом: «Не достанете».

Достать ее разумеется было просто, один короткий приказ — и все, но мы с Торном не стали этого делать. Просто потому, что зверь действительно переживал из-за появления у Верража драконицы. Не знаю, как там в драконье-виарьей психологии, но, если исходить из человеческой, подозреваю, она боялась, что пара Верража перетянет все его внимание на себя, или что однажды они вообще больше не прилетят.

Как бы там ни было, хвост мы восстановили, дракон красовался у нас в парке, и я думала об этом, уютно прижимаясь к Торну в постели. Нужно было вставать, собирать и готовить Ятту к сдаче анализов, и я уже заранее предвкушала концерт в стиле Сибриллы Ритхарсон, поэтому оттягивала момент, как могла.

— Хочешь, это сделаю я? — поинтересовался Торн, приоткрыв один глаз. Он лежал на спине, я — у него на плече, поглаживая его по груди. Вообще-то не стоило бы, потому что обычно это заканчивалось очень горячо, а у нас не сказать, что очень много времени.

— Нет, ты же знаешь, что рядом с тобой она становится как Гринни.

Иногда даже кидается во врачей тем, что найдет. Со мной такого не бывает, поэтому в случае общения с медиками с Яттой лучше идти мне.

— Я постараюсь быть построже, — ладонь Торна накрыла мою, а вторая рука опустилась чуть ниже поясницы, поглаживая ложбинку.

— Прости, с кем? — фыркнула я, чувствуя его пальцы на своих ягодицах. — С Яттой у тебя это не получится.

— У меня? — искренне оскорбился муж и открыл второй глаз. Я запрокинула голову и, встретившись с пронзительно-синим взглядом поняла, что из постели надо срочно выползать. Вот прямо срочно, потому что этот взгляд — в обманчиво-холодной глубине которого разгорается пламя, я очень хорошо знала.

— Нам на…

Договорить я не успела и отползти от Торна тоже: одно мгновение — и я уже прижата к простыням, распластана под его сильным телом. Вот кажется, сколько мы уже вместе, а я все равно ведусь. На то, что успею отскочить. Отползти. Убежать.

Правда, сейчас мне и не хотелось никуда убегать: я смотрела в его глаза и чувствовала, что в моих тоже полыхает подобное пламя. Не только в глазах, оно вспыхивало во всем теле, костерками рождаясь на кончиках пальцев, которые сейчас были сплетены с его.

— Знала бы ты, как меня заводит, когда ты такая…

— Какая? — хрипло поинтересовалась я, облизнув губы.

Торн поймал меня даже здесь, мгновенно вливаясь поцелуем в мой рот, раскрывая его, и пламя заструилось сильнее. Я даже увидела взметнувшийся сиреневый флер, растаявший в воздухе прямо над нами. А поцелуй становился все глубже, глубже, и глубже, он уже был настолько откровенным, что я невольно выгнулась всем телом, как если бы муж уже был во мне. Это движение сомкнуло наши тела, и я всхлипнула от чувствительного прикосновения своей груди к его. Выдохнула стон прямо ему в рот, ощущая между бедер твердость его желания.

Торнгер Ландерстерг

Желание обладать женой настолько сильно, что в миг, когда она приподнимается, вжимаясь в меня всем телом — откровенно, провокационно, соблазнительно, в миг, когда ее губы все сильнее раскрываются навстречу моим, я одним резким и сильным движением делаю ее своей.

С Лаурой каждый раз особенный, хотя мы изучили друг друга настолько, что с закрытыми глазами можем найти каждый островок удовольствия на наших телах. Ее пальцы — стоит мне чуть ослабить хватку ладоней, ложатся мне на спину, касаясь лопаток, и от этого прикосновения сквозь кожу едва не прорываются крылья.

Я опираюсь руками по обе стороны от нее, разомкнув поцелуй, глядя в ее глаза. Чтобы продлить этот краткий момент слияния без прелюдий, потому что она сводит меня с ума. Потому что мне хватает одной лишь ее закушенной губы, чтобы с трудом удерживаться от безумного ритма, обещающего скорое наслаждение.

В этом промедлении есть не только чувственная пытка, но и своя прелесть: смотреть на нее и видеть, как вздымается ее грудь, как она тоже сгорает от нетерпения, как сиреневое пламя в глазах меняет их цвет. Для меня это не только цвет ее пламени, для меня это цвет ее страсти. Сумасшедшей, безудержной, огненной, как она сама.

Первое движение повторяет сорвавшийся с ее губ глубокий выдох, больше похожий на стон. А ее пальцы продолжают исследовать лопатки, словно она провоцирует меня. Она и провоцирует — я вижу это по приподнятым в лукавой улыбке уголкам губ, по сверкающему, глубокому, затягивающему взгляду.

— Тебе нравится меня дразнить, правда, Лаура?

— Мне нравятся твои крылья.

— Ты же знаешь, что у меня не получится оборота, как у тебя.

У меня не получится быть драконом наполовину, ходить с крыльями в человеческой форме. Это — ее уникальная особенность, особенность моей жены.

— А я все время представляю, как это было бы… — Она слегка двигает бедрами и сжимается, заставляя меня сжать зубы. — Если бы у тебя получилось.

— Интересные у вас фантазии, ферна Ландерстерг.

— Не то слово. А у вас какие, ферн Ландерстерг?

— Расскажу. А еще лучше покажу, но точно уже не сейчас.

Потому что мы оба уже на пределе, я чувствую это по слегка подрагивающим на моей спине пальцам. И перестаю мучить нас обоих, подаваясь назад и снова вперед.

Ее лицо так близко.

Она снова закусывает губу. И все остальное теряется, растворяется в дымке с каждой минутой все сильнее охватывающего нас пламени. Остается только идущее по нарастающей наслаждение, наше единство. Наш общий ритм, биение наших сердец, сливающееся в одно, как и мы.

Бисеринки пота на ее светлой коже.

И одно короткое мгновение, острый пик, накал внутри нас, сумасшедший выброс схлестнувшегося общего пламени. Сладость напряженной пульсации, идущая по телу волнами, заставляющая рычать и выдыхать ее имя:

— Лаур-ра…

— Торн! — она почти кричит это, и я взрываюсь. Чувствую, как меня накрывает одним на двоих удовольствием настолько сильно, что руки дрожат, а простынь трещит под пальцами. Лаура выгибается, всхлипывает, вздрагивает… снова и снова, и перед глазами тает легкая дымка нашего пламени.

Я осторожно освобождаю ее, опрокидываюсь на спину и притягиваю жену к себе. Она снова вздрагивает и произносит:

— Торн, мы забыли…

Про предохранение, да.

— Мы женаты, — напоминаю я, убирая налипшую влажную прядку с ее виска, а после целую жену.

— Да, но Арден сказал…

— К наблам Ардена.

— Торн, — Лаура смотрит мне в глаза, — но это серьезно. Что, если у Ятты действительно генетическая аномалия по пламени, и это может передаться и нашему второму ребенку?

— Лаура, — я так же серьезно смотрю на нее, — у нас с тобой только что был потрясающий, умопомрачительный секс, а ты думаешь о генетических аномалиях?!

— Я думаю о наших детях. В первую очередь о Ятте, потому что я мать.

— А я отец. И я думаю, как классно было делать это с тобой… мать.

Пару мгновений она неверяще смотрит на меня, а потом бьет по руке:

— Торн! Я серьезно.

— Я тоже. Серьезнее некуда, — с трудом сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться.

— Ты невыносим.

— От тебя это комплимент, — притягиваю ее к себе. — В душ?

— Я пойду без тебя! — заявляет эта невыносимая женщина, которая только что назвала невыносимым меня. — Иначе мы так и не соберемся.

Вот тут она права, именно поэтому я ее и отпускаю. Лаура скрывается в ванной, а я тянусь за коммуникатором, но в этот момент раздается стук в дверь.

— Ферн Ландерстерг, — слышу встревоженный голос дежурного мергхандара. — У нас ЧП. Ваша дочь пропала.

Лаура Ландерстерг

Мне стоит немалых усилий оставаться спокойной. Приходится: должен же кто-то из нас быть спокойным. Потому что в такой ярости я Торна еще не видела, а уж я как никто другой столкнулась со всеми оттенками его ярости. 

Он смотрит на записи с камер с таким лицом, что мергхандары не осыпаются обломками льдин лишь благодаря выдержке военных. Жмется к стене белого цвета няня (а у нее, между прочим, нервы тоже как стальные канаты, она вообще раньше работала с Арденом в военном госпитале). Тем не менее эта женщина сейчас как снега пустоши, потому что незримая ярость Торна страшнее силы глубоководных. Она давит настолько, что даже мне хочется пригнуться, вместо этого я просто опираюсь ладонями о стол и смотрю, как Ятта копошится у себя в кроватке.

Рядом, в своей, радостно прыгает Эрвер, но дочь недовольна. Это видно по ее лицу. Во время очередного прыжка Эрвер ударяется подбородком о бортик, падает и ревет. Няня поворачивается к нему, и в эту минуту Ятта просто исчезает. Только что она была в кроватке — и вот ее нет. Просто нет.

В это невозможно поверить, поэтому мы и смотрим запись второй раз. С разных камер. Это настолько похоже на монтаж, но…

— Лайдерфельд. — Торн поворачивается к начальнику службы безопасности резиденции, который стоит за нашими спинами навытяжку.

Он его сейчас уничтожит. Ударит. Ментально точно, я чувствую его как себя и чувствую, что все собравшиеся для Торна — предатели. Поэтому легко касаюсь его ладони и опережаю:

— Пожалуйста, выйдите все.

Торн поворачивается ко мне.

— Торн. Мне очень нужно с тобой поговорить. Наедине.

На миг мне кажется, что сейчас выставят меня, но потом Торн коротко приказывает:

— Всем выйти.

И мы остаемся вдвоем в центре безопасности нашей резиденции: катастрофа предотвращена, но ненадолго. Мой муж, настолько гордившийся своей выдержкой, сейчас готов убивать. Он, привыкший к ледяному контролю над своей безудержной силой с детства, сейчас напоминает бомбу, которая вот-вот рванет. Это отражают дребезжащие как сталь об лед нотки в его голосе, когда он произносит:

— У тебя есть ценная информация, Лаура?

Да, ситуация просто драконий ужас. Моя дочь исчезла, мой муж вот-вот разнесет резиденцию, и я делаю то, что могу. Подаюсь к нему, обнимая и раскрываясь всеми своими чувствами. Позволяю Торну увидеть мое отчаяние и мою нежность, мой страх за Льдинку и мою любовь к ней. К нему. К нашей семье. Чувства настолько сильные, что меня просто накрывает с головой, впервые с той минуты, как я услышала, что моя дочь исчезла.

Исчезла.

Именно так сказала няня, и судя по записям с камер, именно так и произошло. Я не знаю, что случилось, не понимаю, но сейчас мне важнее удержать своего мужа на грани.

— Торн, — говорю еле слышно, пока он, оглушенный моими чувствами, пытается справиться со своими, — возможно, они не виноваты…

— Эти записи с камер подставные. Иначе я этого объяснить не могу, — он почти рычит, но не рычит, и от этого страшно. Таким я его еще не видела. Никогда.

— Да, но если ты сломаешь начальника службы безопасности, Ятту мы так не найдем. Мы ее не найдем, даже если ты его убьешь, — я прижимаюсь крепче, щекой к жесткому пиджаку. — Торн… только ты можешь ее найти. Твой дракон. Если ты обернешься… я не чувствую ее сейчас. Совсем. А ведь раньше я чувствовала ее в любой момент.

У Торна к дочери особенная любовь, у меня с ней — особая связь. Она началась с моей более чем волнительной беременности и продолжилась после: когда у Льдинки начинались колики, у меня болел живот. Когда у дочери портилось настроение — я чувствовала, как мне хочется плакать. Сначала я списывала это на совпадения, но потом поняла, что совпадения тут ни при чем. Я могу чувствовать свое ледяное солнышко, где бы она ни оказалась. Могу «подключиться» к ее чувствам и улыбаться под ее веселье, а после узнать, что именно в это время они с Эрвером бултыхались в игровом детском бассейне, где инструктор учил их плавать, и где Ятта радостно молотила кулачками и нарукавниками по воде, брызгаясь на всех. Впоследствии я научилась управлять этой связью, как и нашим с Торном единством, отключаться и переключаться, но…

Сейчас я не чувствовала ее. Меня не просто отрезало от эмоций Льдинки, меня полностью выбило из них: как в те дни, когда я еще не была беременна и даже не предполагала, что у меня будет моя малышка. Если бы я могла позволить себе паниковать, я бы в ужасе билась в истерике. Но у меня был Торн в ярости, и еще я отчетливо понимала, что только вместе мы сможем найти свою дочь.

Торнгер Ландерстерг

«Я не чувствую ее сейчас. Совсем». 

Слова Лауры отрезвили. А еще заставили понять, что ни один допрос в мире не сработает так, как сработает оборот. Драконы способны чувствовать своих детей и свою пару на таком расстоянии, какое иртханам, даже сильнейшим, не снилось.

— Роудхорн, ты мне нужен в резиденции. Срочно! — отдаю приказ начальнику службы безопасности, потом смотрю в глаза Лауры:

— Я найду ее. Обещаю.

— Да, Торн. Найдешь. По-другому ведь и быть не может, правда?

Она смотрит на меня так, что становится не по себе. Ее отчаяние, ее страх, надежно спрятанные, которыми она управляла не хуже, чем я своей броней долгие годы, сейчас все-таки прорываются наружу, ударяют в меня. Не так, как она позволила мне чувствовать несколько секунд (или минут?) назад. Всей ошеломляющей, одуряющей силой, потому что если кто-то и умеет чувствовать на полную, то это моя жена. Моя маленькая храбрая жена.

— Обещаю, — говорю я. — Но оставлять тебя здесь…

— Торн, я смогу за себя постоять, — она вцепляется пальцами в мои плечи.  — Просто найди ее. Пожалуйста.

Оставить ее тут одну, пока не прибыл Роудхорн, кажется мне просто невероятным. Невозможным. Немыслимым.

— Пойдем со мной, — говорю я. — Я проведу нас двоих через оборот. Все будет хорошо.

— Нет, — она качает головой. — Нет, я останусь здесь, на случай, если Ятта все-таки найдется.

Сейчас мергхандары прочесывают резиденцию и окрестности в слепых зонах, там, где нет камер, но я понимаю, что она права: не стоит терять ни минуты. Разрываться между безопасностью дочери и жены мне никогда не приходилось, и это сводит меня с ума. Буквально. Тем не менее привычный контроль жестким панцирем собирает все чувства и отрезает их от меня.

Теперь я отец и я муж отдельно, Торнгер Ландерстерг отдельно. Так было всегда.

Четверым застывшим за дверью мергхандарам приказываю:

— За безопасность моей жены отвечаете головой.

Что касается Лайдерфельда…

— Пока не найдется моя дочь, эту комнату не покидает никто.

— Торн, — осторожно говорит Лаура. — Мне нужно к Эрверу. Нужно проверить, как там он.

Я смотрю на нее в упор, коротко киваю. Но на этом все, больше ни для кого никаких послаблений. Лаура идет впереди меня в коридоре, а я уже отпускаю оборот — частично. Пламя начинает набирать мощь, собирается ударной силой в районе сердца, чтобы защитить его в процессе перехода из одной формы в другую. Пока иду, впитываю малейшие эмоции и чувства мергхандаров, понимаю: они мне верны. Они верны ей. Лайдерфельда я тоже просканировал на выходе, и его чувства тоже открыты.

Если он и имеет отношение к похищению Льдинки, то умело это скрывает. Либо же… он просто это допустил. История со Стенгербергом и Крейдом многому меня научила, поэтому в чем-то я понимаю Вайдхэна. Он не доверяет никому. Никого не подпускает к себе достаточно близко, настолько, чтобы позволить ударить в спину.

К тому моменту, как Лаура скрывается в детской — напоследок коснувшись моей ладони своей, а моих глаз — взглядом, сила моего дракона уже раскрыта. Ему не хватает только пространства, и, стоит мне оказаться на улице, начинается оборот. Этот процесс сложно описать словами или человеческими чувствами, мы просто меняемся местами. Управление берет он, зверь, живущий внутри, а я отхожу на второй план. Позволяю ему резко оттолкнуться от земли и взмыть в воздух, раскрывая чувства на полную.

Драконы чувствуют иначе, чем мы. У них нет условностей, границ и преград, вот и сейчас из моей пасти вырывается ледяное дыхание-пламя, а вслед за ним рев. Рычание зверя, ищущего своего детеныша.