Заклятые любовники

15

Во сне я от кого-то бежала по снегу. В легком летнем платье, с растрепанными волосами, не чувствуя холода и не оглядываясь. Метель заволокла снежным полотном расстилающуюся впереди дорогу, казалось, что я бегу в никуда. Не знаю, что страшило сильнее — это никуда, или то, что надвигалось на меня со спины. Я не могла его видеть, но знала, что это нечто ужасное, и от этого все внутри сжималось. Ноги увязали в снегу, платье стелилось по белой пустыне кровавым шлейфом.

Я вынырнула из кошмара, как из-под воды — резко, судорожно втянув воздух. Было еще темно, на кровати я лежала одна. Больше того, я была одна в комнате: Арк куда-то исчез, а со стороны гостиной доносились странные звуки. По коже прошел мороз, сердце чудом не выскочило через горло. Неужели снова?! Нет, все-таки надо взять за правило выпроваживать де Мортена лично — если уж он так упорно не хочет спать рядом со мной, а потом запирать дверь.

Осторожно, стараясь не шуметь, я спустила ноги на ковер, накинула халат и потуже затянула пояс. Тихо подошла к тумбочке, на которой стояла увесистая ваза для цветов, подхватила ее и направилась к приоткрытой двери. Притаившись, я услышала, как Арк бьет хвостом — это я не спутаю ни с чем, свою радость он выражал шумно. Потом раздался глухой стук, какое-то шуршание, а следом  тихий, еле слышный голос Лавинии:

— Луизе мы ничего не скажем, правда? Вот так, хороший мальчик. Все, мне пора к себе, а то кто-нибудь еще может проснуться.

Кто-нибудь еще уже проснулся. Я настолько растерялась, что на мгновение замерла, а потом резко распахнула дверь.

— О чем вы мне не скажете?!

Лавиния и Арк замерли, как по команде. Мой пес — лежа на спине с поднятыми лапами и довольной мордой, а девушка — сидя на корточках рядом с ним. Волосы у нее были распущены, поверх длинной сорочки наброшен халат. Тут я вспомнила, что под моим сорочки не наблюдается, поставила вазу прямо на пол и поспешно стянула ворот двумя руками.

— Он бегал по замку! — Лави быстро вскочила и опустила глаза. — А я привела его обратно.

С чего бы ему бегать по коридорам? Он знал правила: ходить только со мной, никаких пробежек по лестницам и галереям. Могу допустить, что Винсент неплотно прикрыл дверь, но Арк никогда не оставлял меня одну. Да и что Лавинии посреди ночи делать в коридорах? Тем более в этом крыле!

— И часто вы так бегаете по замку? — спросила я, сложив руки на груди. В простое совпадение верилось с трудом. Но не подозревать же девчонку в том, что пару ночей назад она меня напугала до полусмерти. Да и Арк после такого к ней бы не подошел.

— Впервые! — Лавиния резко поднялась и направилась к выходу, а дог — вот это номер — ее провожал! Он пытался поднырнуть под ее руку, но Лави опять словно его не замечала и вела себя чопорно. — Извините, что побеспокоила вас, Луиза. Добрых снов.

Заснешь тут, как же!

И тут до меня дошло. Наверное, дошло бы раньше, если бы я не была настолько зациклена на заклятии, тайнах Мортенхэйма и прочих непонятностях, которые сыпались на мою голову со дня, как я открыла шкатулку. Лавиния боялась Арка, но сейчас привела его обратно и играла с ним, он же охотно подставлял ей пузо. Лавиния отлично ориентировалась в библиотеке, в которую ей нельзя было заходить. Она заболела в тот же день, когда на меня напали собаки. Заболела, потому что выскочила в метель в легком платье, чтобы успеть нас защитить. А еще потому, что израсходовала слишком много сил.

Помнится, этой способностью я искренне хотела обладать в детстве. Маги, которые понимают язык зверей и птиц. Они с рождения любят животных, а животные любят их, еще они могут вырастить любое дерево в считанные часы. Их восприятие мира основано на доброте и доверии, влияние на инстинкты они используют только в крайних случаях — именно это Лави сделала тогда, чтобы не позволить Арку и собакам порвать друг друга. Ну, и меня.

— Ты нас спасла!

Девушка замерла, резко обернулась — бледная, со сжатыми кулаками.

— Не понимаю, о чем вы, — дрогнувший голос выдавал ее с головой.

Все сложилось в одну картину: и неприязнь герцогини, не желающей чтобы младшая дочь обучалась магии, к животным, и осторожное отношение Лави к Арку, и заговорщицкая дружба между сестрами и братом. Винсент был слишком занят, занимаясь реформами и благосостоянием семьи, поэтому Лавинию наверняка учила Тереза.

Кажется, она поняла, потому что бросилась ко мне, схватила за руку, с надеждой заглядывая в глаза.

— Пожалуйста, не говорите матушке! Она отправит меня в какой-нибудь закрытый пансион, если узнает!

Интересно, почему герцогиня так ярится, когда дело касается младшей дочери и магии? Особенно такой магии. Это же настоящее волшебство!

— Я никому не скажу. Спасибо тебе.

Я мягко притянула ее к себе, а Лави обняла меня в ответ и разрыдалась.

— Эти тайны сводят меня с ума. — Девушка дрожала, я же гладила ее по спине. — Мама хочет, чтобы я была обычной, а я ее подвожу. Тереза и Винсент считают, что мой дар особенный, и его нужно развивать, только… о нем никому нельзя говорить…

Арк завыл, это нас отрезвило. Лавиния икнула, опустилась рядом с догом и обняла его.

— Тише, милый. Тише.

Никаких сомнений, что подружились они давно. Вот хитрюги!

Я уселась рядом с ними на пол и задумчиво почесала дога между ушей. Одной загадкой меньше, но все-таки это никак не объясняет, почему Арк бегал ночью по замку, тем более как он оказался в хозяйском крыле.

— Частенько этот коварный пес приходил к тебе?

— Иногда. Когда ему становилось скучно, а вы были заняты.

Она провела ладонью по бархатному боку Арка и тепло улыбнулась.

— Нужно возвращаться, пока никто не заметил моего отсутствия. Спасибо, что согласились не выдавать меня.

Значит, по ночам он ходил в гости. Вот паршивец! А если бы на него наткнулся кто-нибудь из слуг или ко мне снова наведалось ночное пугало, пока он там резвился?

— Тебя проводить? — Я хитро улыбнулась. — Или попросишь его?

— Пусть лучше охраняет вас.

Лавиния бесшумно выскользнула из комнаты раньше, чем я успела спросить от кого меня нужно охранять. Арк послушно остался на месте, хотя и смотрел на дверь грустными глазами. Я покачала головой и почесала его за ухом.

— Теперь вы сможете играть в любое время.

Он шумно вздохнул и улегся посреди гостиной, положив голову на лапы, а я заперла дверь и вернулась в спальню.

Заснуть не удавалось долго: я ворочалась с боку на бок, считала прыгающих по скалам горных козлов и размышляла обо всем, что произошло. Как же так получилось, что самые теплые дни в моей жизни случились зимой, да еще и рядом с де Мортеном? Вчера, на сельской ярмарке, я словно впервые увидела Винсента настоящим. Увидела, узнала, почувствовала? В его объятиях, под его руками, на его груди я становилась счастливой и невесомой, словно могла летать. Ощущение, знакомое из детства, когда весь мир казался восхитительным, когда жизнь расцветала яркими красками каждое утро, стоило только открыть глаза.

Понимая, что заснуть не удастся, я устроилась в кресле у окна. Смотрела, как за разрисованным морозными узорами стеклом начинает светать, на кружащих с громким карканьем над деревьями ворон. Почему я шепталась ночью с его сестрой об их общей тайне? Как позволила себе снова привязаться к нему, зная обо всем, что произошло в прошлом? Смогу ли я забыть об этом? Сможет ли забыть он?

Солнце раскрасило небо в малиновые и сиреневые тона, разбросав по ним дымчатые штрихи облаков. Я вглядывалась в новый день до тех пор, пока меня не сморило, а открыла глаза от резкого стука, словно молоточком по стене.

С трудом разлепив веки, я потерла глаза. Судя по солнцу, уже перевалило за полдень. От неудобного положения затекла спина, я поморщилась, потянулась и поднялась. В этот миг стук повторился — настойчивый, громкий. Я бросилась к двери, у которой с печальным видом застыл Арк. Бедняга до сих пор ждал утренней прогулки! А я бессовестным образом проспала!

На пороге стоял де Мортен. Мрачный, с плотно сжатыми губами. Пронзил меня грозным взглядом из-под сдвинутых бровей, ничего не говоря, прошел в комнату и протянул мне письмо. От мужчины, который шутил со мной на ярмарке, целовал украдкой в экипаже и занимался любовью у камина, не осталось и следа. Передо мной стоял герцог, от которого веяло стужей, смотревший на меня так, как в нашу первую встречу в Лигенбурге.

Я взяла конверт, который почему-то оказался распечатанным.

— Прошу прощения за то, что письмо вскрыто, — холодно произнес Винсент, но судя по виду, жалел он явно не об этом.

Я побледнела, когда увидела подпись: Рин Арджи.

— Прочтите, — приказал де Мортен.

«Моя дорога Луиза,

искренне сожалею, что твою семью постигла такая трагедия. Разумеется, я могу помочь и с радостью приму твоего отца в любое время. Сообщи, когда он приедет, чтобы я успел подготовить необходимые бумаги и переговорить с ним об условиях.

Буду счастлив, если ты найдешь возможность увидеться и для нас.

Не знаю, сколько еще придется ждать, но хочу, чтобы знала ты: скучаю по тебе безмерно и жду того дня, когда смогу по праву назвать тебя своей.

С любовью,

твой Рин».

Со стороны это выглядело просто потрясающе: я пишу письмо любовнику с просьбой закрыть долги моего отца, а он отвечает в утонченно-романтическом духе. Меня затрясло, плечи ходили ходуном, дурацкий листок и строчки прыгали перед глазами.

— Зачем… — голос сорвался, и я замолчала, чтобы вернуть спокойствие и уверенность. — Какого демона вы прочли мое письмо?!

Вышло не очень спокойно. Скорее, очень беспокойно.

— Важно другое. — Винсент продолжал меня буравить взглядом, от его голоса я холодела, словно в лютый мороз. — Почему вы попросили у Арджи денег для своего отца? К каким сюрпризам мне готовиться еще?

С каждым словом де Мортен наступал на меня, пока не подошел совсем вплотную. Он больно сжал мои плечи, в глазах его сверкал не лед, то были отблески адского пламени.

Да он же зол, как демон!

— Потому что я узнала об этом несколько дней назад и не могла оставить свою семью в беде! — выкрикнула я и рванулась, пытаясь освободиться. — Потому что ваш друг записал моего отца в подозреваемые, потому что я боялась, что вы мне откажете! Боялась поднимать эту тему!

Лицо Винсента исказилось, словно от боли, он разжал руки и буквально отшвырнул меня — так, что я едва удержалась на ногах.

— Вы так уверены в своем отце? Как давно вы виделись с ним?

— Восемь лет назад.

Могла ли я с уверенностью сказать, что мой отец непричастен к заговору против де Мортена? Вряд ли. Разве что самой себе, в своих чувствах, неосознанной надеждой. Возможно, отчасти глупой — ведь когда-то я и представить не могла, что отец способен от меня отвернуться. Впрочем, мне проще думать, что он об этом сожалеет.

Так же, как и я о…

— Винсент, я наделала много глупостей в прошлом, — я шагнула к нему, — и прошу прощения за то, что сделала. Я была ребенком, и я испугалась. Испугалась, что вы запрете меня в Мортенхэйме, что как только у нас появятся дети, я стану вам не нужна.

Было жестоко отказаться от него прямо перед алтарем, посреди роскошной свадьбы и сотен гостей, взирающих на нас — кто-то с льстивыми улыбками, кто-то с трепетным благоговением. За свой бездушный детский поступок я уже расплатилась сполна, но так себя и не простила. Для меня это было просто больно, больно терять его, пусть даже я заранее знала о том, что собираюсь сделать, но для него это был серьезный удар — по самолюбию, по чести, по репутации семьи. Я помнила неверящие взгляды, вонзавшиеся в меня подобно ядовитым стрелам, шепот, пронесшийся по храму и прозвучавший надо всеми ними негромкий, но сильный голос Винсента: «Невелика потеря».

Я отказалась от него в прошлом, но не собиралась делать это сейчас. Несмотря на жестокие слова, я слышала его боль. И чувствовала ее, как свою.

— Заклятие сломало мою прежнюю жизнь, но оно того стоило. Стоило того, чтобы вновь оказаться рядом с вами и узнать вас заново.

Я выдирала из себя эти слова с таким усилием, какого мне еще ни разу в жизни не приходилось прилагать. Гордость покрутила пальцем у виска, собрала пожитки и съехала — надеюсь, что временно, но сейчас мне было не до нее. Я шагнула к нему и провела ладонью по его щеке.

— Я написала это письмо, потому что растерялась. И за это я тоже прошу прощения.

— Я верил в то, что вы изменились, — прорычал де Мортен. — Но Фрай оказался прав: вы прекрасная актриса.

В сердце словно вонзили раскаленную спицу.

Вот как оно бывает, оказывается, когда становится нечем дышать, в ушах звенит, а на глаза наворачиваются глупые злые слезы.

Ну уж нет, плакать я не стану. Только не перед ним.

— Вы говорили, что доверяете мне.

— Я ошибался. Отныне вы будете сидеть здесь, и вся ваша почта будет проходить через меня. Потому что иначе о ваших проблемах, а заодно и о заклятии скоро узнает вся Энгерия. Про воссоединение с любовником пока и думать забудьте, — он с силой сжал мое запястье. — И молитесь, чтобы самой страшной проблемой вашего папаши оказались кредиторы.

Он медленно отпустил мою руку, следы от его пальцев наливались красным, жгли больнее, чем когда-то змея. Винсент вышел, и все потеряло смысл. И вчерашний праздник, и наше слияние у камина, и ночные посиделки с Лавинией, и глупые утренние мысли. Я сжимала в руке злосчастное письмо, Арк замер рядом, как бронзовая фигура. В другое время он устроил бы по поводу задержавшейся прогулки народные пляски и собачий концерт, но сейчас даже не шевелился.

Как во сне я пригласила Лидию и попросила помочь одеться. Я знала, что больно будет потом, но сейчас была благодарна временной заморозке: что внутри — в душе, что снаружи — на улице. Арк отлучился по делам, а потом не отходил от меня ни на шаг. Ладонь чесалась, когда я поднесла ее к лицу и стянула перчатку, обнаружила, что крохотная змейка извивается, словно ее что-то выжигает изнутри. Совсем как меня. Если бы я могла, наверное, точно так же корчилась бы на снегу, но вместо этого просто шла по заснеженной дорожке парка, вдоль спящих фонтанов и скульптур, занесенных снегом узорчатых беседок.

Из-за спины раздалось громкое ржание, и я едва успела отскочить в сторону. Из-под копыт в лицо ударил вихрь искрящегося на солнце снега.

Жеребец у Терезы и впрямь был черный, как ночь: с роскошной вьющейся гривой.  Сестрица Винсента восседала в седле в черной амазонке и накидке с темным мехом. Конь перебирал копытами, будто собирался прыгнуть прямо на меня, но я не отступила. Глаза, в отличие от хозяйки, у него были не злые.

Жаль, что мы с Винсентом так и не выбрались на прогулку верхом.

— Вы еще здесь? — язвительно спросила она.

— А где мне следует быть? — голос сорвался.

— Вы настолько бесстыжи, что умудряетесь вести переписку с любовником на глазах моего брата, а вас еще не вышвырнули прочь? Кажется, вы не солгали насчет ее величества.

То ли сегодня был день откровений, то ли у меня просто случилось внезапное прозрение по поводу всех и вся.

— Это вы распечатали письмо? — поинтересовалась я на удивление спокойно. — И отнесли его Винсенту?

— Вы поразительно прозорливы.

Говорить, когда на тебя смотрят сверху вниз, как-то неприятно. Хотя не все ли мне равно.

— За что вы меня так ненавидите, леди Тереза?

— За то, что вы причинили боль моему брату. — Ее перекосило от гнева.

— В таком случае будьте к себе добрее. Сегодня вы меня в этом переплюнули.

Я не видела ее лица, потому что развернулась и непривычно быстрым шагом пошла, почти побежала к замку. Дог потрусил за мной, поджимая лапы: мороз пощипывал его подушечки не меньше, чем мои щеки. Решение зрело всю дорогу, которую я пролетела в считанные минуты. Я поеду к отцу и поговорю с ним, если понадобится, выслушаю все что он обо мне думает, но не уйду, пока не буду уверена в его невиновности. Я должна знать, что моя семья не имеет никакого отношения к тому, что творится в Мортенхэйме. Я должна разобраться во всем, чтобы суметь защищаться, когда Винсент придет ко мне в следующий раз. Чтобы никогда больше не позволить ему ударить так больно.

Я быстро написала Лавинии записку с просьбой позаботиться об Арке, пока меня не будет, собрала в сумку все свои драгоценности и письмо от Рина, переоделась, ненадолго забежала на кухню, а затем направилась в конюшню. Здесь было немногим теплее, чем на улице, от поилок поднимался пар, пахло сеном и навозом. Меня встретили довольно любезно — видимо, де Мортен еще не всем сообщил, что эту особу выпускать нельзя.

Молодой конюх Ильм, невысокий рыжий парень, вывел из стойла красивую лошадь — гнедую, с медными переливами в коричневой блестящей шерсти. Кобылка недоверчиво попятилась, но когда я вручила ей яблоко на раскрытой ладони, успокоилась и даже позволила погладить себя по морде. Имя у нее было под стать масти и характеру — мягкое, звучное, теплое: Шоколадка.

Ильм помог мне сесть, пожелал удачной прогулки, а я пришпорила лошадь и через несколько секунд мы уже летели сквозь обжигающий свежестью мороз. Дыхание перехватывало, иногда казалось, что с каждым вдохом я глотаю искрящийся ледяной воздух, дорога предстояла не самая близкая — пять с половиной часов в лютый холод, но отступать и сдаваться я не собиралась. Моя жизнь больше никогда не будет зависеть от прихотей и настроения де Мортена. Никогда.