Заклятые супруги. Золотая мгла

12

Конверт обжигал руку. Я вошла в бальную залу как раз во время очередного вальса, отыскала глазами Анри: на сей раз он танцевал с леди Люси Дижон. Снова белокурая особа, с крупными локонами ниже лопаток и глазами раненого оленя. Он что-то сказал, на щеках ее появились ямочки, а его ответная улыбка заставила сжать кулаки. Ох, бедняга! Наверное, и впрямь убивается с горя, что я не в его вкусе.

А платье у нее бледно-розовое, с большими воланами-рукавами. Чем-то похоже на платье леди Энн. Я сложила руки на груди, испытывая необъяснимое желание окунуть Люси в пунш целиком — благо, столы совсем близко: накрытые, с пузатыми прозрачными чанами. Я ловила пристальные взгляды отдыхающих — изучающие, любопытные, даже кружащиеся в вальсе нет-нет и то на меня глазели, но Анри был полностью увлечен Люси.

Если так пойдет дальше, обо мне будут говорить очень «приятные» вещи. Будь он энгерийцем, его бы с потрохами съели за такое поведение. Иностранцам прощают многое, но я-то не иностранка! Да лучше бы я никогда больше не высовывала носа из Мортенхэйма, сгнила там, растворилась, сгинула, рассыпалась прахом! Чтобы я еще куда-нибудь с ним пошла? Ни за что! Хочет меня позорить, пусть делает это без моего участия.

Я подхватила юбки, резко развернулась, и налетела… на леди Энн. Конечно, с той поры прошло уже много лет, она давно вышла замуж за виконта Фэрриша, но пунш любить не перестала. И наливать его до самых краев! Точно во сне я смотрела, как бокал летит на пол, напиток стекает по серебристо-голубому присборенному атласу юбок, впитываясь в него, а осколки разлетаются в разные стороны.

— Вы… вы…

Рот у леди Энн сложился буквой «О». Она прижала руки к груди, как если бы я выдрала у нее сердце и сейчас держала его на ладони — окровавленное и трепыхающееся. Ей надлежало завалиться на спину и издать предсмертный хрип, но вместо этого пухлые губы задрожали, а в глазах блеснула слеза. Всевидящий, за что? Почему не кто-нибудь еще, почему именно она?

— Миледи Фэрриш.

Я вздрогнула: низкий бархатный голос мужа, только что крутившегося с розовым воланом, прозвучал совсем рядом. Вокруг нас собирались любопытствующие, но леди Энн почему-то передумала плакать, зато смотрела мне за спину. Анри шагнул вперед и спустя миг уже целовал ей руку. Бледной лицо той пошло ярко-красными пятнами, она присела в реверансе.

— Простите мою неловкость, — Анри говорил так, точно облил ее сам. — Могу я что-нибудь сделать, чтобы вернуть вам хорошее расположение духа?

Придушить, чтобы не мучилась?

— Что вы, граф, все в порядке.

— Вы уверены?

— О да, вполне.

— Словами не передать, как я рад.

Анри еще раз поцеловал руку окончательно поплывшей леди Энн, подхватил меня под локоть, увлекая за собой. О, ведь музыка еще не кончилась! Он что, оставил Люси посреди танца? Оглушенная этой мыслью, я почти позабыла как сильно только что на него злилась. Не злилась, а злюсь. Правильнее будет сказать — я в бешенстве!

— На нас все смотрят!

— У них есть глаза, прости им это упущение. И прекрати вырываться.

Я судорожно вздохнула и притихла, позволяя увести себя в холл. Здесь было потише, никто не сновал туда-сюда, приглушенный свет газовых светильников рассыпался над узорчатым паркетом и синей, как предрассветное небо, оттоманкой у самых дверей. Мы укрылись в нише под лестницей — там, где нас не могли заметить проходящие мимо гости. Анри держал меня за руки и смотрел в глаза, мне же хотелось позорно разреветься. Напряжение схлынуло, взамен пришло осознание того, что случилось в библиотеке. Теперь я только чудом не тряслась от холода. Все, Тереза, хватит сопли разводить. Ничего страшного не произошло.

— Почему у тебя мокрые волосы?

Оказывается, мерзну я вовсе не из поэтических причин, а потому что меня окатило дождем.

— Я вылезала в окно, — угрюмо заявила я. — Точнее, не вылезала, а высунулась. Наполовину.

— Зачем?

Вместо ответа я протянула ему конверт. Взгляд его упал на печать, но Анри не изменился в лице: в отличие от Винсента он никогда не хмурился. Только глаза стали морозными и жесткими.

— Что это?

— Не представляю. Это подбросили в библиотеку, где я отдыхала.

Анри плотно сжал губы, а руки под моими пальцами напряглись. Всевидящий, я же совсем не знаю этого человека. Ровным счетом ничего, даже почерка его не видела. Не думаю, конечно, что он стал бы писать мне записки. И уж тем более он не может использовать магию.

— Когда это случилось?

— Минут двадцать назад. Я уже собиралась уходить, но окно открылось само, — про то, что мой загадочный поклонник бросался на стекло как взбесившийся пес на дверь, я упоминать не стала. Слишком дико это было. Дико и страшно. — Точнее, не само, в саду кто-то был, и этот кто-то воспользовался магией искажения.

Анри приподнял брови.

— Знаю, как это звучит. Можете считать меня сумасшедшей.

Магия искажения пространства — древнее знание армалов. Настолько древнее, мощное и опасное, что даже мой брат с ним не связывался. Она отнимает очень много сил, изумрудное свечение возникает из-за того, что в пространстве происходят разрывы. С помощью нее можно создавать сокрушительные боевые заклинания, миражи или запросто коснуться человека, находясь на другом конце города.

— Я не считаю тебя сумасшедшей.

И на том спасибо.

— Просто пытаюсь понять, что произошло.

А уж я-то как хочу это понять!

Анри пристально смотрел на меня — так, словно ждал продолжения.

— Я накинула паутину, и он отступил.

— Вы — что?

Я прикрыла глаза. Можете не продолжать, такими темпами скоро весь Лигенбург будет знать, что я некромаг. Основное отличие некромага от некроманта — боевая магия и умение ставить щиты. Некроманты способны поднять зомби, но подпитывать его как я Луни, им просто не хватит сил. Заклинания разложения они создавать могут, конечно, но для этого им придется сильно попотеть. Собственно, поэтому большинство некромантов — следователи-аналитики.

— Ладно, — Анри спрятал конверт и привлек меня к себе. В его сильных руках было спокойно, но я вырвалась и отступила.

— Что вы делаете? Это письмо для меня!

— Вернемся к этому разговору позже. Бал в самом разгаре.

Он удивительно мягко взял меня под локоть, но тут накатила обида: дурацкая, горькая. Вспомнились все эти разговоры, девицы в их миленьких платьицах — очаровательно-приторные. И Анри со своими чувственными улыбочками, воркующий с Люси Дижон. Интересно, с леди Джейн он тоже так себя ведет? И с Камиллой Уитмор?

 — Я туда не вернусь, — я решительно вырвалась. — Вы превратили меня в посмешище.

Он едва уловимо приподнял брови.

— Чем же, позволь узнать?

— Своими любезностями с другими леди и бесстыдством. Такие вольности в танцах недопустимы!

Анри сложил руки на груди, уголки его губ едва уловимо дрогнули.

— Неужели?

— В Вэлее — возможно, не в Энгерии, — под его пристальным и оценивающим взглядом по спине прошла жаркая волна.

— Ты избалованная девочка, Тереза. Привыкла, что игра всегда идет по твоим правилам.

— Меня не интересуют игры, милорд, и я вам не девочка. Я всего лишь требую, чтобы вы не позорили меня. Если вам безразлична собственная репутация, мою трогать не смейте.

— Требуешь. — Уголки губ приподнялись выше. — И что я получу взамен, если выполню твою просьбу?

Я вгляделась в его лицо: улыбается, но насмешки нет. Зато есть что-то другое, в самой глубине глаз — едва уловимое, будоражащее, опасное, от чего становится еще жарче. Он что, вызов мне бросает? Думает, я откажусь?

— А чего вы хотите?

— Тебя.

Низкий, глухой голос отозвался мягкой, томительной дрожью внутри. Он наклонился слишком близко, губами обжигая мои губы: еще не поцелуй, но уже не просто лицом к лицу. Я вдруг понимаю, что дети тут ни при чем. Ни при чем мое состояние, имя или древний род. Анри говорил обо мне, и это не шло ни в какое сравнение с тем, что было раньше.

Он хочет меня.

Меня.

Странное сладкое чувство.

— Неделю полного и безоговорочного подчинения.

А вот это немного отрезвило.

— И зомби для чувственных удовольствий? Сутки, за которые вы не сделаете ничего, что будет мне неприятно. Того же я требую от вас. Двадцать четыре часа полного и безоговорочного подчинения.

Теперь посмотрим, по каким правилам играете вы, милорд. Даже не сомневаюсь, что откажетесь: мужчины не умеют подчиняться и терпеть не могут, когда кто-то ставит им условия.

— Снова требуешь. Просить ты совсем не умеешь?

— Вас что-то не устраивает? — Я с вызовом посмотрела на него. — Испугались?

Неожиданно он рассмеялся — прямо мне в губы, от легкой щекотки его дыхания они загорелись огнем.

— Я согласен.

Анри переплел наши пальцы, на миг лишая возможности здраво мыслить. Неяркий свет газовых ламп отчетливо прорисовал золотые ободки в радужке глаз, а потом он склонился ко мне, заключая лицо в ладони. Все мои неприятности начались с поцелуя, но когда он коснулся моего рта, меня встряхнуло такой отчаянной дрожью, какой раньше не случалось. Кровь быстрее побежала по венам, зашумело в ушах, и я разомкнула губы, отзываясь на ласку. Прикосновения языка заставляли задыхаться, бессильно цепляясь за плечи Анри, я подалась вперед, впервые по-настоящему пробуя вкус его губ, жесткие пальцы мягко касались моих щек, а потом все неожиданно прекратилось.

— Вот и чудно, — низкий влекущий голос, — а теперь пойдем.

Я без колебаний приняла его руку, направляясь в сторону бальной залы. Осознание того, что я беззастенчиво целовалась с мужем в холле Висморов, стянуло с моего лица все краски. Но куда веселее была мысль о том, на что я перед этим согласилась.