Желание #5

Вета

Теперь я живу в пентхаусе.

Нет, не так. В ПЕНТХАУСЕ.

У меня даже пункта такого в блокноте желаний нет. Нырнуть с аквалангом и покататься на американских горках есть, а вот пожить месяц в квартире на последнем этаже небоскреба — нет. Да еще в такой роскошной! Я раньше подобные только в фильмах и на фото в Интернете видела: гостиная с высоченными потолками, мягким диваном и креслами, ультрасовременная кухня на первом этаже, спальня, бильярдная, тренажерный зал, гардеробная и ванная — на втором. Все дизайнерское, но жилое. Хотя хозяин квартиры, как и говорил, помешан на чистоте, потому что мне не встретились забытые грязные носки или немытая посуда в раковине.

Да уж, иногда реальность даже интересней грез. Вчера мне некуда было пойти, а сегодня я уже просыпаюсь на том уровне неба, где живут облака. Поднимаю жалюзи и могу рассмотреть касающийся самого горизонта мегаполис, который в отличие от меня никогда не спит. Стекло, металл, ленты дорог с многочисленным автотранспортом, выглядящими отсюда деталями конструктора «Лего».

Я встаю на самые носочки и потягиваюсь.

Это удивительно.

Это восхитительно.

Это крышесносно!

В общем, в этой бочке чистого янтарного меда просто обязана быть ложка чернющего горького дегтя. И имя дегтю — Ник Омельчин.

Когда Никита предложил мне переехать к нему, мой мыслительный процесс просто дал сбой. Возможно, поэтому я так быстро согласилась. Нет, наверное, дай Омельчин мне пару часов на размышления, ответ остался тем же (все-таки выбирать не приходилось), но возможности узнать это у меня теперь точно нет. Так что с одной стороны на одну большую проблему меньше, а с другой…

Гуляя по квартире Ника я осознала, что дегтя вовсе не одна ложка, и даже не две.

Ну во-первых, в пентхаусе не было разделения на комнаты, единственными отдельными были гардеробная и ванная. То есть они, конечно, делились на зоны, но весьма условно. Например, между тренажерным залом, спальней Омельчина и гостиной только стеклянная перегородка, а вот для того, чтобы попасть в душ, мне нужно пройти либо через эту спальню, либо через гардеробку. Радует, что в квартире два туалета. Видимо, дизайнер всего это трэша в определенный момент вспомнил, что создает жилье для людей, а не для роботов, и воткнул второй санузел на первый этаж.

Во-вторых, это была квартира для одного. Или же для двоих, спящих в одной кровати. Потому что никаких гостевых комнат здесь не наблюдалось и в помине. Когда Омельчин сказал про бильярдную, я решила, что он так шутит. Я на это очень надеялась! Но во мне все цензурные слова закончились, когда оказалось, что нет, не шутит. Совсем не шутит.

Из хорошего: в бильярдной был достаточно широкий диван, а еще большое панорамное окно, из которого открывался прекрасный вид на Москву. Из не очень хорошего — здесь даже стеклянной перегородки не было, только штора из плотной ткани, отделяющая мое новое жилье от других «комнат». Отчего я на секунду почувствовала себя хомячком, которому выделили место в «живом уголке».

Сжала кулаки, ругнулась нецензурным словом и решила… точно никуда не стану уходить, даже если Омельчин опомнится, передумает или сообщит, что все это шутка. Вот сам напросился! Пусть теперь меня терпит.

Ха!

Я его не пытала и не заставляла делать такие предложения. Если решил получить развлечение за мой счет, то не на ту напал.

Правила я, конечно, стану соблюдать, но свои тоже придумаю!

С таким настроем я разобрала чемоданище, поживописнее раскидала собственные вещи по бильярдной (пусть хаос, зато он мой), разложила всю косметику и косметические принадлежности в ванной и приготовила себе роскошный обед из запасов Омельчина. Я как раз доедала греческий салат и овощной крем-суп, когда от чумового братца пришла смс.

В общем, стало капельку стыдно, я решила, что я не зверь и ужин могу приготовить на двоих. Только зря старалась: даже спасибо не сказал, придурок. А вот что сказал, лучше бы не говорил вовсе. Потому что руки зачесались этим ужином в него бросить. И до сих пор чешутся.

Вот всякий раз, когда думаю, что в Нике есть что-то хорошее, он поворачивается ко мне тем местом, на котором сидит. И ведь вроде помог мне, но… Ладно мне его доброта не сдалась. Хочет, чтобы я была незаметной и ходила по стеночке? Обломится! Хочет, чтобы не лезла с разговорами? Пожалуйста! Тем более, что между нами ничего общего.

На часах уже половина девятого, поэтому я на автопилоте бреду в ванную через гардеробную, чтобы умыться и почистить зубы. Потом нужно будет сообразить завтрак и собраться в Школу. Мысли об учебе заставляют воспрять духом и ускорить шаг. Интересно, что Джордж скажет насчет моих фотографий. Вчера допоздна сидела, чтобы все успеть, но у меня получилось…

Я застываю на пороге, будто врезаясь в одну из стеклянных перегородок, которыми утыкана квартира. И всему виной Ник. В душе! Он стоит ко мне спиной, подставив голову под струи воды и положив ладони на мраморную стену. Вода, судя по всему, достаточно прохладная, потому что прозрачное стекло почти не запотело, и мне видно абсолютно все: сильные плечи, словно литые мышцы спины, перекатывающиеся под загорелой кожей, и упругие ягодицы.

Вот это задница!

Я трясу головой, чтобы развидеть эту сцену, достойную войти в сюжет фильма для взрослых, но Ник не пропадает. Более того, запрокидывает голову, подставляя лицо под личный водопад, а потом вдруг и оборачивается.

За считаные секунды до того, как я успеваю нырнуть обратно в гардеробную!

Сердце колотится, будто собирается выйти из груди и присоединиться к моей эротической фантазии. Вместе с дыханием, которое с какими-то недостонами срывается с губ. Омельчин в душе — это, пожалуй, самое-самое эротичное, что я видела в своей жизни. Несмотря на то, что настоящего секса в моей жизни еще не было, доступ в Интернет у меня был, а там можно увидеть все что угодно.

Только не Ника Омельчина.

Только не обнаженного Ника Омельчина под струями воды.

Понимаю, что на нервах комкаю футболку, которая служила мне пижамой, и отряхиваю ее. Хорошо хоть в этой неудобной квартире есть другой туалет, и в котором есть раковина. Пусть самая крошечная раковина, что я видела и, чтобы в ней умыться, нужно очень постараться, но мне просто необходимо умыться и немного остыть. Самую малость.

Потому что я возбудилась от одного только обнаженного вида Омельчина.

А кто бы не возбудился? Особенно, когда он такой…

Но оправдание — на троечку.

Долго стараюсь водой смыть и забыть то, что увидела. Жаль, не получается сунуть голову под кран. Во-первых, тогда придется сушить волосы, и я могу опоздать, а во-вторых, сильно сомневаюсь, что поможет.

Вытираю лицо полотенцем (у меня свое, с которым я, собственно, и шла в ванную), поправляю футболку и выхожу.

Чтобы, не дойдя до лестницы на второй этаж, снова уставиться на обнаженную спину Омельчина!

Ник готовит себе завтрак и из одежды на нем только джинсы.

Нет, ну он издевается!

— Ты мог бы хотя бы одеваться, раз мы живем вместе, — говорю я, топая наверх.

— Зачем? — со смехом интересуются мне в спину. — Тебе ведь понравился я без одежды.

Я едва не спотыкаюсь о ступеньку.

То есть он меня все-таки заметил?!

Вот же му… жик.

Ну нет!

Я больше не стану умываться в той мелкой раковине. И убегать больше не стану. Не на ту напал!

Медленно поворачиваюсь и встречаю его взгляд. Спереди Ник Омельчин так же хорош, как и сзади, но я настолько зла, и в моей крови гуляет такое бешеное количество адреналина, что я не собираюсь пасовать или краснеть перед ним.

— Значит, еще одно правило, о котором ты не успел меня предупредить?

— Правило? — переспрашивает мужчина, по-прежнему ухмыляясь.

— Ну да, — киваю. — Что-то вроде по утрам в этом доме нужно ходить голышом. Так я не стану его нарушать.

Я подхватываю края футболки и стягиваю ее. Под ней только нижнее белье: обычное, белое, с простым кружевом. Я не стесняюсь своего тела, на пляже и то обнажаются больше, но под потемневшим взглядом Ника, испытываю смешанные чувства. От офигения от собственной смелости до торжества. Потому что Омельчин сейчас останется без завтрака: он откровенно залипает с зажатой в руке чашкой и рассматривает меня всю.

— Достаточно? — спрашиваю я, успешно пряча улыбку за закушенной нижней губой. — Или нужно идти до конца? Знаешь ли, для меня это все непривычно…

— Нет такого правила! — рычит Ник, и я едва сдерживаю смех.

— У тебя сейчас яйца подгорят.

— Что?

— На сковороде, — киваю за его спину.

Надо видеть его лицо! Будь под рукой камера, я бы это сняла, а потом распечатала и повесила на стену. В гостиной.

Медленно поднимаюсь по лестнице с наслаждением слушая, как на кухне матерится Омельчин.

К моей огромнейшей радости, когда я спускаюсь снова, оказывается Омельчин уже ушел. Поэтому тоже быстро завтракаю сэндвичами с индейкой и сыром и бегу на учебу. Хорошо, что я додумалась в первый же день купить билет на целый месяц и сейчас не ограничена в своих передвижениях. Тем более, что до учебного центра от «Москва-сити» теперь далековато.

Едва успеваю, врываясь в аудиторию в самую последнюю минуту, отчего оказываюсь в центре внимания, потому что Джордж бросает на меня неодобрительный взгляд, а еще — во втором ряду и возле двери, потому что на моем месте возле окна расположилась брюнетка с короткой стрижкой. Но хуже всего, когда ведущий фотограф предлагает начать разбор вчерашней фотосессии с меня.

— А вот и первый претендент! — кивает в мою сторону, прежде чем я успеваю занять свободную подушку.

Это не то, что неожиданно, это, блин, неожиданно так, что от волнения у меня пересыхает в горле и подкашиваются ноги!

— Вперед. Надеюсь, умеешь этим пользоваться лучше, чем будильником.

Только сейчас замечаю проектор, именно через него Джордж собирается рассматривать наши работы на белой стене.

Группа смеется, кто-то хмыкает, и мне хочется показать им непристойный жест. Бесит, когда высмеивают. В детстве я этого хлебнула сполна, из-за лишних килограммов, которые потом сгоняла спортом и правильным питанием. Конечно, худышкой стать не получилось, но то, что смогла, я исправила. Зато на смешки в глаза и за спиной у меня остался условный рефлекс: я расправляю плечи, приподнимаю подбородок и делаю свое дело. То, ради чего я здесь. То есть ради кого — самой себя.

Но, видимо, сегодня не мой день.

Потому что стоит первому портрету благодаря проектору возникнут на стене, как Джордж разносит его в пух и прах. Критикует так, что у меня холодеют пальцы, и вообще в груди холодеет. И каждое обидное слово о банальности, о спешке, о неумении видеть удачный ракурс острым жалом вонзается в мою самооценку все глубже и глубже. Но самое ужасное, что фотограф не позволяет мне показать следующий снимок, который как мне кажется (да, теперь я точно уверена!) значительнее лучше этого.

— Для любителей выспаться объясняю, что нужно было выбрать одно фото, — раздраженно поясняет он, даже не глядя на меня. — Освободи место для следующего.

Я люблю то, что я делаю, но сейчас мне хочется не просто плюхнуться на подушку, а уткнуться в нее лицом. Поэтому игнорирую сочувствующие и злорадные взгляды, кусаю губы и чувствую себя ужасно. Не спасает даже тот факт, что Джордж критикует почти все фото, которые по очереди появляются на стене. Достается всем студентам, кроме, пожалуй, Влада и брюнетки с челкой: они получают отметку «сносно».

— Он не с той ноги что ли встал? — шепотом интересуется Арт.

— Или мы все — отстой, — подавленно отвечает долговязый Коля, сидящий впереди меня.

После просмотра всех работ Джордж толкает речь о том, что все конечно ужасно, но раз мы здесь, значит, готовы совершенствоваться. И раз у нас есть он, значит, некоторые с его помощью достигнут высот.

Дальше фотограф с именем подробнее рассказывает про наши косяки и как их исправить, и уже не хочется удавиться. А после перерыва показывает, как работает он, снимая новую модель, и в конце приглашает попрактиковаться нас. С одной стороны все правильно, он прав, он опытнее, с другой — теперь во мне тонна нерешительности, и делать фотографии под строгим скептическим взглядом Джорджа для меня как ходить по сгнившему веревочному мосту над пропастью. Страшно и кажется, что вот сейчас точно свалишься.

Когда занятия заканчиваются, я с облегчением выдыхаю и подхожу к Владу. Нам не удалось и парой слов перекинуться. Настроение все равно…

— Дерьмо! — читает мои мысли Кристина, стоит Джорджу покинуть аудиторию, а части студентов рассосаться. — Это он называет учебой? Как в унитаз башкой макнул.

Лучше и не скажешь.

— Радуйся, что вообще сказал, что не так, — хмыкает Влад. — А вот как мне его «сносно» расшифровывать?

— Двигайся в том же направлении, — предлагает блондинка и интересуется: — Тебе в ту же сторону?

— Да, сегодня я снова работаю.

Черт, даже Влад работает. Впрочем, я тоже, но у меня есть целый час до своей личной съемки. Вчера удалось договориться с двумя девчонками об уличных фотосессиях. Это, конечно, не свадьба, и деньги по меркам Москвы — смешные, но полтора часа работы, и я смогу перестать объедать Омельчина. По крайне мере, следующие пару дней.

— Привет, Вета, — улыбается парень, замечаю меня. — Ты сегодня приняла весь огонь на себя.

— Угу.

Вспоминаю об утреннем эпизоде, и работать совсем не хочется, что со мной впервые. Я ведь люблю снимать, ловить мгновения, а тут прямо кажется, что я совсем неумеха, и что провинциальный свадебный фотограф — мой потолок. Ничего не имею против свадебных фотографов, но что, если я зря все это затеяла?

Чем выше взберешься, тем больнее падать — любимая мамина поговорка.

— Извини, сегодня не получится где-то посидеть, но может, завтра?

Как там Кристина говорила? Слово на «Д».

— Не страшно, — отвечаю. — У меня тоже съемка.

Девчонки-клиентки оказываются интересными, а я переключаюсь и на отлично выполняю свою работу, но внутри меня будто разрастается черная дыра неуверенности. Кажется, что можно сделать лучше, а ничего толкового не получается.

Ко всему прочему, на мобильном снова пропущенный от мамы, как ни странно, один-единственный, но я понимаю, что этого разговора не избежать. К моему самобичеванию присоединяются муки совести: мама же не в курсе, о чем мы договорились с Ником.

— Я остаюсь в Москве, — говорю, когда родительница поднимает трубку. Хотя сегодняшний день получился донельзя унылым, и лодка моей уверенности дала течь.

— Я знаю, — огорошивает она меня.

— В смысле?

— Никита звонил и все рассказал.

Рассказал?!

Только меня он забыл предупредить!

— Веточка, ты все сделала правильно, что попросилась к нему, — радостно продолжает мама. Хотя в ее словах я слышу явственное «напросилась». — Конечно, я бы хотела, чтобы ты вернулась домой, но теперь хотя бы буду спокойна, что ты под присмотром.

Мысленно ругаюсь, потому что вслух нельзя. Но нервы у меня не железные.

— Значит, у Кати мне жить нельзя, а с этим язвительным сгустком тестостерона — можно что ли?

— Он — семья, — бьет аргументом в лоб родительница. — Или Никита тебя чем-то обидел?

Обидел-обидел. Обидел, когда в ванне не заперся.

Но лучше голый Омельчин, чем возвращение домой.

— Все в порядке, мам. Притираемся просто.

Угу, и не только мы с Ником, но и мы с Москвой. Нет, я конечно не верила, что все будет легко и просто, но и не думала, что мои приключения зайдут так далеко. А еще и недели не прошло! И ладно бы дело было только в учебе или в самом факте переезда в новый город. Так в этом уравнении нарисовался еще и сводный брат.

Омельчин дома, в тренажерке, поднимает штангу. На этот раз не голый, но лучше бы был. На нем свободные спортивные штаны с логотипом Nike и майка, промокшая от пота и не скрывающая того, что я успела сегодня рассмотреть. Впрочем, денек у меня выдался так себе, поэтому обхожу его с другой стороны, чтобы смотреть ему в лицо.

— Какого ты позвонил моей маме? — интересуюсь, сложив руки на груди. — И что ты ей наговорил?

— Сказал то, что должна была сказать ты, — не прерывая своего занятия, отвечает Омельчин. — Что с тобой все в порядке.

— И ни слова про то, что я слезно умоляла тебе взять меня к себе?

— Про это тоже, — ухмыляется Ник, возвращая штангу на место и переходя на другой тренажер.

У него бугрятся мышцы, по коже струится пот, в воздухе витает запах мускуса, и приходится напоминать себе, что я в общем-то раздражена, и не рассматривать его так пристально.

— Но ты сам предложил! — напоминаю я.

— А ты согласилась.

— Что еще сказал?

— Про твою учебу. Пришлось пообещать за тобой присматривать.

— Как будто тебе есть до меня дело.

— Вообще-то нет. Но обещание есть обещание. Так что не будешь вести себя прилично, отправлю домой.

Он снова издевается!

— Будешь ей обо мне докладывать… Перестану мыть посуду!

Черт, ничего умнее я не придумала. Ну и пофиг!

Разворачиваюсь и ухожу. Не хочу его видеть. Никого не хочу видеть.

— Плохой день, взрослая девочка? — останавливает меня вопрос.

— Не твое дело.

— Ну не мое, так не мое, — отвечает он.

А мне хочется заорать, просто, чтобы выплеснуть из себя злость, отчаянье и разочарование. Хочется с кем-то поговорить, но поговорить я могу только с Омельчиным, который меня сильно бесит. Такая вот дилемма.

— Что, если я ошиблась? — спрашиваю, обхватив себя руками.

— На тему?

— Ну с выбором своего пути. Что, если я делаю что-то неправильно? Что если все, что я делаю — неправильно?

Ник отрывается от тренажера и наконец-то поворачивается ко мне. Смотрит на меня своими темными глазами, кажется, так глубоко, как только можно.

— Вопрос в другом — хочешь ты это делать или нет.

— А если не уверена, что хочу?

— Если не уверена, то я прямо сейчас готов отвезти тебя в аэропорт. Только душ приму.

Ну что за козел, а? Почему нельзя вести себя нормально?

— Не надейся, что так быстро от меня избавишься, — цежу я, разворачиваюсь и топаю в свою бильярдную. Тем более, что тут три метра по прямой. Уже оттуда кричу: — Но с душем можешь поторопиться, я хочу принять ванну!

Никуда я не собираюсь уезжать.

Никуда и никогда.

Почему даже у слов «никуда» и «никогда» приставка «ник»?

Р-р-р.

Переодеваюсь в домашнюю одежду и достаю из сумки блокнот желаний. Открываю список и натыкаюсь на желание номер два.

Быть фотографом.

Я хочу стать отличным фотографом, а Омельчин предлагает мне просто отказаться от этой цели? П-ф-ф. Не делать то, что я делаю, то, что давно стало частью моей жизни.

Нет, нет и еще раз нет.

В моих же силах все изменить. Я буду стараться. Стараться, учиться, развивать собственное видение. Сделаю так, чтобы Джордж меня похвалил!

Войду в тройку тех, кто полетит с ним в Нью-Йорк.

Утру нос всем, кто в меня не верит.

Маме и отчиму.

И Нику.

Ему обязательно.

Я буду не я, если не сделаю этого!

Остаток вечера провожу, обрабатывая фото, когда замечаю сколько времени, решаю, что ванна подождет, поэтому наспех принимаю душ и завожу будильник на сорок минут раньше. И утром даже не сталкиваюсь с Омельчиным.

Зато вчера я заполнила половину полки в холодильнике своими продуктами, поэтому готовлю нормальный завтрак, и чувствую себя так, будто отправляюсь не на учебу, а на битву. Что, впрочем, не далеко от истины. Сегодня Джордж снова критикует наши работы. Но я ловлю каждое его слово, пытаясь отодвинуть в сторону обидки и найти в этой критике здравое зерно. Иногда получается, иногда нет, мне вообще кажется, что я худшая среди студентов курса, но я мысленно напоминаю себе о мечте и цели, и забрасываю преподавателя вопросами, некоторые из которых вызывают смешки и покашливания за спиной.

Плевать. Будете смеяться, когда пролетите мимо Нью-Йорка!

После занятия меня перехватывает Влад.

— Как насчет кофе? — предлагает парень. Когда он так улыбается, как-то даже настроение становится лучше.

— Только ты и я? — уточняю.

— И я угощаю.

Учитывая, что я временно на мели, это будет очень кстати, но заявлять об этом Владу то же самое, что признавать, что я иду с ним ради того, чтобы просто выпить кофе.

— Выяснила, что случилось с картой? — спрашивает он.

— Чип полетел, — вру я. Мама так и не разблокировала карту, зато я завела свою, на которую будут перечислять деньги за мои первые фотосессии в Москве.

— Надеюсь, все в порядке?

— Да, все нормально, исправят, — машу рукой и перевожу тему: — Каково это — чувствовать себя лучшим студентом?

Сегодня Влад получил еще одно «сносно».

— Не напоминай! Джордж даже не объяснил, чем ему понравились фотографии. Хотя, я не уверен, что она ему понравилась, скорее он не нашел, к чему придраться. Дважды.

— Не напоминай, — я закатываю глаза.

Мы смеемся, и уже не хочется убиться от чувства собственной бездарности. Потому что на улице ярко светит солнце, рядом интересный парень, а в чашке вкусный кофе.

Оказывается, что у нас с Владом много общего. Нам нравится атмосферные фильмы, в которых красивая картинка и сюжеты-загадки. Мы оба обожаем броколли и оливки, но люто ненавидим овсянку. Его родители тоже были против того, чтобы их сын становился татуировщиком, но со временем смирились, особенно когда его салон начал приносить прибыль. Он переехал из маленького городка в Подмосковье, и у него есть мечта открыть собственную школу, но до этого еще далеко. А вот девушки у Влада нет, потому что он хочет встретить «ту самую», а пока слишком увлечен работой.

— У меня тоже нет парня, — признаюсь я.

— Я догадался.

— Это еще почему? — надуваю щеки, делая вид, что обижаюсь.

— Потому что я бы такую девушку одну в Москву не отпустил, — совершенно серьезно заявляет он. — Вообще бы никуда от себя не отпустил.

— Какую такую?

— Яркую.

Так меня еще никто не называл.

— Необычный комплимент.

— Как есть.

Мы встречаемся взглядами, и у меня учащается пульс. Нельзя сказать, что я не бывала на свиданиях, бывала, даже месяц встречалась с одноклассником. Но черт, я не помню, чтобы я с кем-то чувствовала себя настолько естественно, не притворялась кем-то другим. Удивительное чувство.

— Ты тоже яркий, — указываю на его предплечья, где линии татуировок сплетаются в невероятнейший рисунок.

— А еще я хорошо целуюсь.

— И шустрый, — смеюсь я.

— Могу показать, — заявляет он.

— Как целуешься?

— И это тоже, — ухмыляется парень. — Но вообще-то я про татуировки. Можешь, в любое время прийти в мой салон и посмотреть работы. А может, захочешь набить что-то себе? Например, сюда.

Он едва касается моего плеча, и по коже бежит тепло.

— Нет, — мотаю я головой. — Тату — точно не для меня.

— Уверена? А то я уже второй час думаю, что ты не можешь отвести взгляд из-за моей неотразимости, и тут вдруг выясняется, что ты просто рассматриваешь мои татуировки. Поверь, это меня убивает.

— Надо подумать.

— Подумать?

— Ну да. Разобраться, мне больше нравишься ты или все-таки твои татуировки.

В общем, когда наступает время убегать, убегать мне совершенно не хочется. Влад берет с меня обещание заглянуть к нему в салон (оказывается, что тот находится не так далеко от квартиры Ника), и я соглашаюсь. Не ради татуировок, конечно. Хотя ощущение, что этот парень уговорит кого угодно и на что угодно. Потому что, когда речь заходит о его работе, у него просто горят глаза. Надеюсь, что у меня так же.

Потому что я собираюсь исполнить свое желание номер два.

А рядом с Владом понимаю, что, вполне вероятно, у меня получится исполнить еще и желание номер три.