Желание #5

Вета

Если кто-то и мог испортить самый чудесный день, то это Омельчин!

А ведь все действительно было прекрасно. Для начала я наконец-то получила свое «сносно» от Джорджа и, казалось, воспарила от счастья к облакам. Потом нас в честь пятницы отпустили пораньше, а Влад перехватил меня и взял с меня обещание приехать сегодня вечером, после его смены, в тату-мастерскую.

Я с радостью согласилась, тем более что сегодня заказных съемок не предвиделось (пятница же, все гуляют), и я успела забежать домой, накраситься. Выбрала одно из двух платьев из собственного гардероба. Нет, на самом деле у меня их было гораздо больше, но с собой в Москву я взяла только самые необходимые вещи.

После экскурсии по салону, которую мне устроил Влад, мы отправились в парк Горького, где гуляли, болтали и смеялись. Не помню, когда в последний раз так много смеялась: он рассказывал забавные истории так заразительно, что остаться равнодушной не удалось бы даже тому, у кого чувство юмора напрочь отсутствует.

Почему в эту минуту мне в голову пришел Омельчин?

— У меня уже губы от смеха болят, — призналась я, чтобы избавиться от физиономии сводного братца перед глазами.

— Значит, нужно их размять, — сказал Влад, обхватив ладонями мое лицо и поглаживая скулы большими пальцами.

— Поцелуями? — подсказала я. В шутку, но наши взгляды встретились, и парень перестал улыбаться, потянулся ко мне.

Не сказать, что у меня большой опыт в поцелуях, в общем, он практически такой же, как и весь мой остальной сексуальный опыт, но Влад целовался классно. Без слюней и без попыток затолкать язык поглубже. Разве что любил прикусывать губы, что только добавляло остроты ощущений, и отчего по моей коже туда-сюда маршировали мурашки, а в груди и внизу живота растекалось приятное тепло.

Он целовался лучше, чем все, с кем я целовалась раньше, и мы настолько увлеклись, что совершенно забыли про время. Поэтому домой я неслась на всех парах. Но, наверное, можно было задержаться на пару часов. Тогда бы Нику надоело меня ждать, и он бы свалил спать.

«Не свалил бы», — подсказала интуиция. Ну уж точно это был не здравый смысл, потому что Омельчин вел себя как отчим: деспотично и вообще так, что хотелось постучать по темноволосой голове чем-то тяжелым. Например, кием, висящем на стене в моей «комнате».

А эта его желтая карточка?! И то, что сказал возвращаться домой к девяти!

Козел.

Какой же он козел!

И даже холодненький стакан со льдом его не спасает. Вот стоит Нику сделать что-то хорошее, как он тут же перечеркивает это что-то хорошее своим отвратным поведением.

Злость на Омельчина была такой сильной, что я полночи возилась на диване, ворочаясь с боку на бок, и не способная успокоиться и заснуть (правда, когда он сунулся ко мне сразу после разговора, я притворилась спящей, чтобы больше не лицерзеть его рожу). Думала-думала-думала, даже эйфория от поцелуя испарилась под действием обиды и досады. Стоило вспомнить о Владе, как тут же прилетало воспоминание об этом клятом стакане, насмешливо вздернутой темной брови и словах про то, что «девушек не жрут».

Можно подумать, он сам никогда своих девиц не кусал!

При мысли об этом мне снова захотелось треснуть его кием.

Какого он взъелся на меня из-за этих десяти минут? Ерунда же какая-то! Я, блин, совершеннолетняя, и могу возвращаться домой хоть под утро.

Стоило сразу этот момент прояснить. Окончательно и бесповоротно!

К завтраку я выползаю с самым боевым и решительным настроем. Доказать и показать всем, а особенно одному непробиваемому тирану, что я взрослая и самостоятельная.

Ник обнаруживается на кухне за приготовлением завтрака. Прямо сейчас он режет овощи и бросает их в блендер. Видимо, у него сегодня тоже выходной.

— Доброе утро, Елизавета, — с широкой улыбкой желает он мне.

Насмехается.

Вот, сто процентов — насмехается!

Потому что мое утро совсем не доброе, даже зеркало, мимо которого я прохожу, говорит об этом. Судя по довольной роже Омельчина, у него все наоборот. Сделал гадость — на сердце радость.

Еще он снова в одних джинсах, и я не уверена, что злит меня больше: его лицо или то, что ниже. Поэтому я ворчу в ответ что-то неопределенное, взгромождаюсь на стул и подбираю слова, чтобы начать разговор спокойно, а не как вчера — наорать на него. Потому что ничем хорошим это не закончится. Можно, конечно, психануть и гордо свалить из пентхауса, но я уже раз свалила из Катькиной квартиры и… оказалась здесь. Если неделю назад я еще готова была сдаться и уехать домой, то точно не сейчас.

После «сносно» от Джорджа.

После того, как нашла работу. Мой Инстаграм прекрасно работал как портфолио и приводил новых клиентов. Благодаря ему вся неделя была расписана.

После поцелуев Влада.

— Как губы? — интересуется «заботливый братик».

Я и не заметила, что коснулась рта. Губы действительно до сих пор горят так, будто я не парня целовала, а кипящий чайник, но все это не критично. Я бы все равно не отказалась ни от одного мгновения вчерашнего вечера, поэтому улыбаюсь и нарочито беззаботно отвечаю:

— Пойдет. Иногда за удовольствие приходится платить.

Ник с такой силой ударяет по кнопке блендера, что мне кажется, что кухонный аппарат просто не выдержит и развалится, расплескав содержимое по всей кухне. Но нет, он просто с шумом крошит овощи и зелень, превращая их в зеленый смузи. Блендер, в смысле, а вот о взгляд Омельчина можно порезаться не хуже, чем об острые ножи измельчителя.

Но ни этот взгляд, ни его вид, ни шум блендера не способен поколебать мою решимость. Правда, стоит мне открыть рот, как он спрашивает:

— Завтрак?

Я, наверное, жду новой донельзя язвительной фразочки, поэтому его предложение сбивает меня с злой и серьезной мысли.

— Омлет? Каша? Смузи?

— А как же «лучшая благодарность — твоя незаметность»? — припоминаю его слова.

— После того, как ты словно слоник топала сегодня ночью? Для тебя это — миссия невыполнима, поэтому я решил пересмотреть условия.

Слоник?! Еще бы бегемотом обозвал, вообще бы круто было.

Плевать, что он там решил пересматривать, потому что я с шумом отодвигаю стул и иду к себе.

— Эй, Вета!

Реально хочу уйти, но обида разъедает изнутри. Достал!

— Если ты такой весь распрекрасный и живешь в качалке, это не дает тебе права критиковать мою внешность, — рычу я. — Я не слон!

— Ты тигрица.

— Что?

— Тигрица. Такая же рыжая, в веснушках, а еще гордая и умеешь рычать. Вот как сейчас.

Еще секунду назад готовая драться до последнего, я зависаю и чувствую себя крайне глупо.

— Ты назвал меня слоном, — напоминаю я, складываю руки на груди.

— Нет, я сказал, что ты топала, как слоник. Маленький такой, но было слышно.

— Чтобы ты знал, слоны ходят бесшумно.

— Так чего обиделась?

Нет, ну он точно невозможный! Хотя ситуация реально тупая. Потому что Ника вроде как мои детские комплексы не касаются. И я ведь считала, что давно с ними справилась. Мне хочется обидеться, но уже не получается. Особенно после слов про тигрицу. Вроде снова назвал животным, но… Как-то по-другому. Тигры вообще красивые.

Тогда в чем подвох?

— Завтрак, — напоминает Омельчин. — Решай, пока я добрый.

— Омлет, — выбираю, топая обратно.

— Хорошо.

— А еще кофе, — добавляю, — и серьезный разговор.

— Насколько серьезный? — интересуется Ник, разливая смузи по бокалам и подвигая один ко мне, а сам приступает к приготовлению яичницы. У него это получается ловко, будто у заправского шефа.

Впервые пробую овощной смузи: напоминает нечто среднее между густым супом и хорошо перемолотым салатом. Но ничего так, есть можно.

— О моем вчерашнем возвращении домой.

— Хочешь извиниться за опоздание? — спрашивает он, орудуя венчиком.

— Нет! — возмущаюсь я, опуская бокал на стол с таким звучным «дзынь», что тут же опасаюсь за их сохранность. И стола, и бокала, и смузи в последнем. — Хочу сказать, что ты не прав!

Он вскидывает брови вверх, но от своего занятия не отрывается.

— Если хочешь, говори. Я тебя слушаю.

Это сарказм или показалось? В всяком случае, приободренная таким началом, вспоминаю все собственные доводы, которые придумала ночью:

— Я целиком и полностью согласна с правилом насчет уборки и мытья посуды, и с тем, чтобы не приглашать никого в гости. Потому что это твоя квартира, и это напрямую касается тебя и твоего комфорта. Но я совершенно против правила, где должна возвращаться к какому-то определенному времени. Потому что это уже касается меня и только меня. Моей личной жизни, которая тебя не касается.

Выдыхаю, как после выныривания из-под воды. Я все сказала, и это было не так уж сложно.

— Почему не касается? — интересуется Ник. — Ты со мной живешь.

— Не с тобой, а в твоей квартире, — поправляю я.

— Все и всё в моей квартире меня касается. И я за тебя в ответе.

— Угу. Слоник, которого ты приручил. Омельчин, ты сам себя слышишь? П-ф-ф.

Ник оставляет миску со смесью в сторону, его взгляд тяжелеет.

— Елизавета, ты не забыла, о чем говорила мне? Про учебу и большую мечту. Прошла всего неделя, а ты снимаешь парней, и мы сейчас не про фотографии.

— Нет, не забыла, — заявляю я, хотя моя выдержка вот-вот лопнет.

Становится совестно. Всего на мгновение. Потому что мне действительно стоит думать исключительно об учебе. Но я же не виновата, что встретила Влада именно сейчас, не через полгода, а в день своего прилета в Москву.

— Я учусь, — продолжаю, — а еще работаю, знаешь ли. Снимаю парней и девушек, но не в том смысле. На что я, по-твоему, всю неделю покупаю продукты? Но мы уже однажды выяснили, что ты мне не отчим, и не брат, чтобы интересоваться моей личной жизнью.

— Значит, личная жизнь? — уточняет Ник.

— Да, — киваю я. — Поэтому я хочу, чтобы ты отменил дурацкое правило про девять часов!

Он как ни в чем не бывало достает сковороду из кухонного ящика, ставит ее на большой огонь и выливает на нее смесь для омлета.

— Мне нужен достаточно веский аргумент, чтобы его отменить.

Что?!

— Аргумент?

— Да. Если ты будешь возвращаться поздно, то не сможешь хорошо учиться. Поэтому либо бросишь учебу, либо тебя выгонят из группы. И прощай мечта.

Внутри меня неприятно холодеет, потому что братец озвучивает мой самый-самый страх. Но я тут же отгоняю подобные мысли прочь. Нельзя же все время бояться: так ничего и не сделаешь. Поэтому меня все больше бесит этот разговор и непробиваемость Омельчина. Тем более что пока я злюсь, он как ни в чем ни бывало обжаривает омлет с двух сторон.

Аромат такой, что даже гордость не позволяет отказаться. Так что я подтягиваю к себе одну из тарелок, которые он ставит на стол.

Первый кусочек омлета тает во рту, и я довольно жмурюсь.

— Вкусно? — спрашивает Омельчин.

— Очень. Где ты научился так готовить?

— Когда живешь один, приходится полагаться на себя.

Мы молча жуем какой-то время, и я с тоской понимаю, что когда-то мечтала именно о таких домашних завтраках. Но то время было и прошло.

Поэтому я встречаю внимательный взгляд Ника и возвращаюсь к нашему серьезному разговору:

— Я не собираюсь приходить поздно или пренебрегать учебой, но я и не хочу вести жизнь затворницы в свои лучшие годы.

— Лучшие годы?

— Да, — продолжаю. — Только не говори, что ты не занимался сексом в девятнадцать?

Омельчин на монаха не тянул. Ни когда я увидела его впервые, ни сейчас — тем более. Так что ни за что в это не поверю, сколько бы он мне тут не втирал про важность обучения!

Но я все-таки в глубине души рассчитывала его поразить своей раскованностью. Ну, вдруг он там омлетом подавится. А нет, только хитро прищуривается, вилку в сторону откладывает и делает глоток из своего бокала.

— Занимался, взрослая девочка. Кто же им не занимается?

Кто-то может им и занимается, я — пока нет.

— Только ты уверена, что твой выбор — правильный?

Омельчин непробиваемый, а вот я едва не давлюсь смузи. Захожусь в кашле, и Ник тянется через стол и стучит ладонью по моей спине.

— Уверена, — отвечаю сквозь выступившие на глаза слезы. — Только ты уверен, что мы о том говорим?

— Почему же не о том? Об аргументе.

— Нет, — возражаю я. — О моей личной жизни, которая не просто так называется личной. Еще скажи, что ты должен одобрить Влада!

Теперь прищур Ника становится хищным. Он весь словно подбирается, как перед броском. А еще меня тигрицей назвал!

— Значит, Владик, — говорит он так, будто имя парня — страшное ругательство. —  Я запомню. Кто он вообще такой?

— Мы вместе учимся.

— Студент?

Почему я не могу встречаться со студентом, тем более с таким крутым парнем, как Влад? С какой радости я вообще должна отчитываться, кто он такой?!

— У него свой бизнес, — замечаю ехидно.

— И какой же?

— Тату-мастеркая.

— Даже так, — хмыкает Ник, но мне мало верится, что ему действительно интересно слушать о Владе. — Возвращаясь к твоему вопросу… Как ты правильно сказала, тебе девятнадцать, думаю, любитель кусаться — не тот вариант, ради которого стоит не спать ночами.

Да как он… Как он смеет мне что-то указывать? Целоваться или кусаться!

Можно сказать, что это я люблю кусаться. Пора закрыть этот разговор, но во мне вдруг вспыхивает обида. Он считает, что я не разбираюсь в парнях?! Я в них разбираюсь!

— Влад целуется лучше, чем кто-либо, — с небрежной улыбкой сообщаю я Омельчину и складываю руки на груди. — Это сойдет за аргумент?

Я надеюсь, что он наконец-то отстанет, и внутри ликую, когда Ник поднимается. Но вместо того, чтобы уйти… мыть посуду, например, сводный брат огибает угол стола и оказывается еще ближе ко мне.

— Что-то я теперь сильно сомневаюсь, что ты многих целовала, тигрица.

— Я достаточно целовалась, чтобы увидеть разницу, — заявляю я, и мысленно ругаюсь на свой дрогнувший голос. Хотя как тут не дрогнуть, когда в полуметре стоит наполовину голый Омельчин.

Уже не в полуметре! Между нами оказываются считанные сантиметры, прежде чем я прихожу в себя и упираюсь ладонями в его грудь и сдавленно интересуюсь:

— Что ты делаешь?

— Исправляю твою статистику поцелуев.

Кожа под пальцами такая огненная, что я едва не отдергиваю руки, чтобы не обжечься. Но тогда между мной и Омельчиным не останется даже крохотного расстояния.

— Ты — что?!

— Расслабься, взрослая девочка, — интимным шепотом приказывает он.

Пытаюсь отодвинуть его от себя или хотя бы отодвинуться самой, но Ник будто читает мои мысли и кладет ладони на столешницу, по обе стороны, поймав меня в своеобразную ловушку. Единственный путь — вниз, но это даже выглядеть будет  неприлично.

— Эй, это неправильно, — напоминаю я.

— Разве?

— Я ничего такого не хотела!

— Да ну?

Ладно, хотела! Но ни за что в этом не признаюсь. Раньше я много чего хотела. Когда-то давно я мечтала о поцелуе с Ником, но сейчас до меня окончательно доходит мысль, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО собирается меня поцеловать.

Свежий аромат лосьона после бритья, запах кожи, запах мужчины. Жар его тела. Взгляд глаза в глаза. Вблизи они у него не такие темные, а со светлым ободком радужки ближе к центру. Все это заставляет мое сердце качать кровь по венам с утроенной силой. Он ко мне не прикоснулся, а у меня уже голова кружится.

— Что ты теряешь, Вета? — насмешливо интересуется этот засранец. — Если мой поцелуй окажется хуже, сможешь возвращаться домой, когда захочешь.

Он смеется.

Пока я тут в глубоком ауте, он надо мной смеется!

Омельчин настолько уверен в своей неотразимости, что рассчитывает выиграть наш спор? А еще в очередной раз доказать, что я маленькая глупая девочка.

Это приводит в чувство, отрезвляет, и мой ступор окончательно машет ручкой. Ну мечтала я об этом поцелуе, угу, но где-то там в мечтах все и закончилось, а в реальности все может оказаться совершенно другим. Слюнявым, пресным и без бабочек в животе.

Поэтому я принимаю вызов в потемневших глазах, притягиваю его к себе и целую первая. Ударяюсь губами о губы, прижимаюсь сильно-сильно к твердому рту. Вот, как тебе такое?!

Мне нужно всего лишь продержаться несколько секунд, потом сказать, что Ник целуется ужасно, и клятое золушкино правило останется в прошлом! Смогу возвращаться домой, когда захочу, и встречаться, с кем угодно.

Я смогу, я все смогу.

И у меня правда получается, потому что мужчина даже не пытается ответить на поцелуй, приоткрыть рот или перехватить инициативу. Вместо того, чтобы отодвинуться, я зарываюсь пальцами в его волосы на затылке и провожу языком по сомкнутым губам, сухим, слегка обветренным, но безрезультатно. Не то чтобы я хотела поразить его опытом, но по-моему мнению, в этом действии должны участвовать оба. А тут выходит слишком легкая победа с каплей разочарования.

— Не хочу снова обижать твою гордость, Омельчин, — говорю я, распахнув глаза и встречаясь с ним взглядом, — но это самый странный поцелуй, который у меня когда-либо был.

Брови Ника приподнимаются.

— Это был поцелуй, взрослая девочка?

— А что это по-твоему было? — раздражаюсь я.

— Больше напомнило нападение, — пожимает он плечами. — В конце что-то начало получаться, но ты как-то быстро сдалась. Я не удивлен, что вы с Владиком, как любители кусаться, нашли друг друга.

Кажется, я багровею до кончиков волос, а они у меня и так красные. От злости багровею. На него и на себя. Потому что повелась на провокацию, целью которой было показать, насколько я для него… никакая!

— Если бы ты не изображал истукана, — рычу я в новой попытке оттолкнуть этого изображающего холодильник гада, — то может быть что-то и почувствовал бы! А теперь пропусти меня.

Так как Омельчин продолжает стоять, как стоял, то я жду, когда же он отойдет в сторону.

— Я выиграла, — напоминаю.

— Нет, ты просто сделала свой ход. Теперь моя очередь.

— Мы так не…

— Договаривались? — перебивает он. — Речь шла о моем поцелуе, но мне нравится, когда девушка проявляет инициативу.

Почему-то мысль о других девушках, проявляющих инициативу рядом с Омельчиным, не просто раздражает, она меня зверски бесит: и сама мысль, и эти другие. Хочу сказать, что у меня была причина его поцеловать. У меня на кону возможность возвращаться не до девяти, а когда захочется! Но наталкиваюсь на темный взгляд, и все мысли резво выпрыгивают из моей головы, как пассажиры с идущего ко дну судна.

Ник не двигается, не пытается меня лапать или набрасываться с поцелуями. Он просто скользит глазами по моим губам, вызывая во мне странные чувства. Только от одного этого взгляда мой пульс зашкаливает, а во рту пересыхает от волнения. Если можно целовать взглядом, именно это он сейчас и делает.

Я себя одергиваю: ведь я только что целовала его, и ничего.

Точнее, пусть целует сколько влезет. Я смогу остаться такой же равнодушной!

Посижу таким же холодильником, еще и глаза закрою. Пусть буравит меня взглядом, если ему так хочется…

Тем неожиданнее оказывается прикосновение его губ к скуле. Я даже подпрыгиваю на месте, когда согревающее дыхание ласкает ухо и кожу шеи ниже, мигом покрывающуюся мурашками. Ник втягивает воздух ноздрями, будто мой запах самый возбуждающий аромат на свете, а потом едва скользит губами по линии подбородка, тем самым заставляя меня запрокинуть голову. Он вот-вот отыщет мой рот, но снова «промахивается», прижимаясь гладко выбритой щекой к моей щеке.

Это напоминает какую-то игру. Странную. Непонятную. Донельзя возбуждающую.

Потому что несмотря на мое желание оставаться полностью безучастной, грудь, почти касающаяся груди мужчины, тяжелеет, а ткань футболки царапает ставшие чувствительными соски. Хорошо хоть она плотная, и он не может ничего увидеть, но если придвинется еще ближе…

— Омельчин, мы так и до обеда не управимся, — радуюсь, что мой голос звучит спокойно. Потому что внутри меня до спокойствия ой как далеко.

— А ты сильно торопишься?

Ответить он мне не позволяет, просто легко касается губами моих губ. Как совсем недавно ласкал кожу щеки. Вроде бы все то же самое, что делала я, но, когда он раздвигает мои губы — властно, уверенно, эротично — внизу живота разрастается жар, несравнимый с тем, что я испытывала от близости с Владом.

Ураган против легкого морского бриза.

Стоит ему прихватить губами мою нижнюю губу, как у меня окончательно сносит крышу. Подаюсь вперед с желанием потереться об Омельчина всем телом. Как у настоящей кошки. Дикой кошки. Прижимаюсь к Нику и отвечаю на поцелуй. Наши языки, наши тела сплетаются друг с другом, и теперь уже он вжимает меня в край стола. И вжимаясь в меня всей силой своего «неравнодушия». Даже два слоя джинсовой ткани и белье не способны скрыть насколько сильно хочет меня Омельчин.

А мне…

Мне хочется большего. Я задыхаюсь от всех этих чувств и уже не сдерживаю глухих стонов, умудряющихся прорываться сквозь наши сомкнутые губы. Хотя это просто поцелуй. Нет, это не просто поцелуй, меня будто подключили к оголенным проводам, и по телу проходят волны тока, заставляя желать лишь одного. Чтобы он пошел дальше. Спустился ниже.

Чтобы делал со мной все, что пожелает.

Ник будто читает мои мысли: скользит ладонью под футболку, обхватывая мою грудь, а затем сжимает пальцами сосок. Я охаю и потревоженной струной выгибаюсь ему навстречу. Это не бабочки в животе, это целое цунами, которое собирается накрыть меня с головой. Особенно, когда Ник выписывает пальцами круги на моем животе.

Я не слышу звука расстегиваемой молнии, я вся зациклена на поцелуе, который заставляет улетать и забывать обо всем. Но когда Ник скользит ниже, под кромку нижнего белья, туда, где меня еще не касался ни один мужчина, меня подбрасывает.

Во мне будто срабатывает какой-то предохранитель, и я резко отталкиваю Ника от себя, прерывая и поцелуй, и объятия.

— Нет!

В глубине серых глаз непонимание и даже гнев. Но потом он прикрывает глаза, и на виске у него бешено бьется жилка. А меня накрывает осознанием, что я почти лежу на столе с разведенными в стороны бедрами. Футболка задралась, а молния на шортах расстегнута, но я ничего из этого не помню. Я помню только поцелуй.

Поцелуй Ника.

До сих пор его чувствую, потому что во мне все сжимается от трепета и желания.

Такого первобытного и знакомого всем.

Но не мне.

А еще я только что едва не отдалась Омельчину прямо на столе кухни.

Капец!

И нужно что-то придумать, чтобы не выглядеть так по-идиотски.

— Это было сносно, — приходит в голову фраза Джорджа. Правда, если мой гуру вкладывает в это слово хоть капельку того, что только что испытала я, то, пожалуй, это лучший комплимент.

— Сносно? — переспрашивает Омельчин и сжимает губы в тонкую линию.

— Да, — киваю я, сползая обратно на стул и даже не трясущимися руками застегивая молнию на шортах.

Да-да-да! Потому что я ни за что не признаюсь, что мне было хорошо, что до сих пор все внутри сжимается от неудовлетворенности, от желания послать все куда подальше и повторить. Нет, не признаюсь, и не просите!

Но, кажется, у Ника свои планы. Потому что он снова подается вперед, проводит большим пальцем по моей щеке и почти касается губами уха:

— Не дразни меня снова, Вета. Я и так на взводе.

В каком смысле?

Он про злость? Или про то, что у него встал от нашего поцелуя?

Нет, равнодушным Омельчин точно не остался, это я почувствовала, и кажется, злится он по этому поводу. А значит, не настолько Ник непробиваемый, каким хочет казаться.

Именно это открытие возвращает мне уверенность в себе.

— Больно надо, — пожимаю я плечами и поворачиваюсь к нему спиной. Вот только от этого не легче, потому что я продолжаю чувствовать Омельчина позади себя. Всем телом.

— Допустим, я тебе поверил.

К счастью, он снова обходит стол, возвращаясь к остывшему завтраку.

— То есть я могу возвращаться в твою квартиру, когда угодно? — хватаюсь я за его фразу.

— Чтобы сегодня в девять была дома, — прищуривается этот гад.

— Но ты же поверил!

— Я сказал: допустим. Или напомнить, как ты только что стонала подо мной?

Вот козел!

— Когда я стонала, — припечатываю я, — то думала о Владе.

Надо видеть лицо Омельчина: от ступора до злости. Такого он точно не ожидал. Но я не собираюсь долго наслаждаться триумфом, пока Ник ошарашен, спрыгиваю с барного стула и покидаю поле нашей битвы, то есть кухню.

Может слегка поспешно, но как есть.

Плотно задвигаю штору в «своей бильярдной» и падаю на разобранный диван. Тело все еще горит от недавно пережитого, дыхание по-прежнему срывается, а мне хочется побиться головой… Да хотя бы о стол! Потому что еще больше хочется унять пожар, в котором я вся продолжаю гореть, касаться груди, живота, скользнуть пальцами под шорты и ласкать себя, представляя, как это делает он…

СТОП!

Я подскакиваю на диване как ужаленная, пересаживаюсь на широкий подоконник, поближе к нагретому солнцем стеклу и подальше от мыслей об Омельчине. Здесь под подушкой хранится мой блокнот желаний. Открываю его на первой странице, и, как назло, в глаза бросается желание номер три:

Стать женщиной

Да, я не из тех, кто считает, что секс должен быть только после свадьбы. Мне кажется, нужно сначала узнать друг друга во всех смыслах. Но и бросаться на первого встречного не собиралась. Тот, кого я выберу, будет опытным, чутким любовником. С хорошим чувством юмора, и он нормально отнесется к тому, что у меня до него никого не было. И после свиданий и поцелуев Влада я считала, что нашла такого парня.

Тогда какого я снова думаю про Ника?!