Лиарха

Сообщение от Дженны застает меня на полпути домой. Примерно там же меня застают новости, от которых бросает в холодный пот: «Ромина Д’ерри арестована и обвиняется в покушении на убийство». Раньше я бы многое отдала, чтобы это увидеть или услышать, но сейчас мне становится дурно. Поэтому я не вижу ничего и никого, кроме транслятора, по которому бегущей строкой, в самом низу вытягиваются строки с комментариями. Ведущий беззвучно, как рыба, открывает рот, но все, что он говорит, дублируется в этой бегущей строке. А гусеница вокруг меня кипит и бурлит, точнее, кипит и бурлит человеческая волна, набирающая силу:

— Надеюсь, эта тварь получит по заслугам!

— Сомневаюсь, что они это допустят.

— Как такое вообще пропустили в новости?

— Кому-то это было надо.

Кому-то это точно было надо, но у меня даже пальцы не гнутся, когда я набираю Митри.

— Мит? Вы где?!

— Гуляем. Погода сегодня хорошая…

— Домой. Срочно! — рычу я, и только сейчас понимаю, что они без меня не войдут.

Дальше все сливается в какую-то странную вереницу лиц, окружающих меня, и гул голосов. Я вылетаю из гусеницы, бегу в сторону дома, и только увидев сестер, прихожу в себя. Мне стоит немалых усилий не затолкать их за дверь и спокойно пройти сканирование. Только оказавшись внутри, у лифтов, я выдыхаю спокойнее. Митри смотрит на меня в упор, Тай зевает — видимо, нагулялась и хочет спать.

Оказавшись в квартире, я первым делом спрашиваю, не хочет ли она поесть — но нет, она не хочет. Они действительно нагулялись и перекусили в кафе. Мои сестры перекусили в кафе! Море, раньше я себе и представить такого не могла, а сейчас не могу дождаться, пока Тай заснет. Только когда сестренка начинает тихо сопеть, вываливаюсь из ее комнаты на кухню. По большому счету, это и кухней нельзя назвать, скорее, обеденной зоной. Здесь на высокой мраморной столешнице стоит машина, которая делает льяри, в шкафах полно посуды, а за столом удобно собираться всей семьей. Здесь есть холодильник, который можно забить продуктами, и у меня теперь есть деньги, чтобы это сделать. 

Я падаю на стул и утыкаюсь лбом в сцепленные ладони.

Как это произошло? Почему?

— Эй! Мне кажется, или ты должна выглядеть повеселее? — Митри ногой отодвигает стул, а после садится рядом.

Я поднимаю голову.

— Весь Ландорхорн просто гудит! Эта дрянь получит то, что заслужила! — В глазах Митри горит ярость, и сейчас мне кажется, что она невыносимо похожа на Лэйс. — Вирна! Да что с тобой! Ты радоваться должна!

Странно, но радости во мне нет. Я прислушиваюсь к себе и понимаю, что это действительно так. Во мне нет радости по поводу того, что Ромину будут судить, зато возникает множество вопросов — плюсом ко всем, что уже появились сегодня.

— Вам придется посидеть дома.

— ЧТО?!

— Ты не слышала, что я говорила раньше? Ромина не оставит это так.

— Ты поэтому такая кислая? — интересуется Митри, а потом улыбается. — Боишься, что она причинит нам вред?

— Это не смешно! — рявкаю я. А после поднимаюсь и отхожу, чтобы налить себе воды. Вода. Жмурюсь, опираюсь о столешницу, и очки Вартаса, которые я прицепила к вырезу джемпера, падают на стол.

— Может, хватит на меня рычать? — Митри складывает руки на груди, когда я поворачиваюсь. — Ты совсем невыносимая стала после того, что случилось у океана.

Поскольку я молчу, сестра продолжает:

— По-моему, тебе стоит разобраться со своими парнями.

— Что ты сказала?!

— Со своими парнями, — она пожимает плечами. — Один из них сегодня звонил мне, чтобы узнать, где ты, а второй чуть не открутил ему голову на берегу. Ладно. Так что не так с Роминой?

Она переводит тему раньше, чем я успеваю на ней сосредоточиться. Если бы я знала, что не так с Роминой.

— Мне это не нравится, — говорю я.

— Не нравится, что она наконец-то огребет за то, что пыталась тебя убить?

— Не нравится, что это происходит так. Въерхи не ставят друг друга под удар. Даже если предположить, что всплыли какие-то новые доказательства…

— А они всплыли, — сообщает Митри. — Подробностей я не знаю, но тот, кто едва не открутил голову Вартасу, нашел какое-то доказательство. Именно по поводу этого весь Ландорхорн стоит на ушах.

Во мне кончаются не только слова, но даже мысли.

— Все говорят только о том, что въерхи за правосудие… точнее, половина говорит о том, что въерхи за правосудие, а другая — что ей все равно ничего не будет.

— Подожди, — говорю я. — Ты сказала, доказательство нашел Лайтнер?

— А до этого я сказала — разберись со своими парнями, — ехидно напоминает сестра. — Видела бы ты сейчас свое лицо!

Я сегодня достаточно насмотрелась на свое лицо. В особенности — на глаза, чтобы понять, что с Лайтнером нам лучше никогда больше не видеться. То, что он в очередной раз мне помог, дела не меняет. Возможно, стоило бы с ним поговорить и сказать все как есть, но после этого будет только хуже. По крайней мере, для меня. Мне проще знать, что мы с ним так и останемся… я не могу подобрать этому слова. Врагами? Нет, это совершенно точно не то. Мы не враги, не бывшие, не друзья. Мы друг другу никто, наверное, это то самое определение, которое я искала. Пусть так оно и остается, потому что никто — гораздо проще, чем когда даешь себе и чувствам хоть какую-то маленькую лазейку. Возможность, которая будет тянуть, как океанская волна, с силой, которой противиться бесполезно.

— Льяри хочешь? — спрашиваю я.

— Не хочу, — отвечает Митри. — И в школу я тоже пойду. Не собираюсь сидеть дома только потому, что ты решила, что Ромина может мне что-то сделать. Пусть только сунется — я выдеру ей все волосы. И не надо меня пугать тем, что сама она не сунется!

Сестра поднимается раньше, чем я успеваю ответить, и убегает к себе. Хлопает дверь.

Нет, с меня определенно хватит. Поговорю сегодня с Дженной — либо перед погружением, либо после. Надо решать вопросы постепенно, иначе так и свихнуться недолго.

Дженна!

Я вспоминаю о сообщении, которое упало мне на тапет в гусенице, примерно перед тем, как среди шепота и неровного гула голосов я услышала первые слова о Ромине и увидела ту трансляцию. Открываю мессенджер и читаю: «Сегодня с выходным не получится. Жду тебя как обычно на смену».

С обычной сменой все очень сложно. Хотя бы потому, что я еду поздним вечером в солнцезащитных очках. Если бы я была уверена, что сила воды… или сила лиархов, я пока не знаю, как это называть, реагирует только на близость моря и океана, я была бы спокойна. Но помимо моря и океана, еще была раковина в Кэйпдоре и мои глаза перед домом, который вполне себе на суше и весьма удален от воды. Поэтому — солнцезащитные очки, поэтому я еду в «Бабочку» за несколько часов до смены и до того, как нам будут делать макияж.

Остается надеяться, что Дженна на месте, и что с ней я смогу переговорить заранее.

Дженна на месте, я это выясняю, когда приближаюсь к ее кабинету. Она редко повышает голос, но сейчас он резкими нотами вспарывает пространство:

— Нет, едх его утопи, это совершенно нам не на пользу!

Можно остаться и дослушать, но это бессмысленно. Во-первых, здесь повсюду камеры, а во-вторых, Дженна мгновенно берет себя в руки. По крайней мере, дальнейший разговор я разобрать не могу.

Секретаря она предсказуемо отпустила, поэтому сейчас я толкаю дверь и вхожу. Сначала — в приемную, только потом — к ней в кабинет. Уже готовлюсь увидеть непробиваемую физиономию Н’эргеса, но вместо этого вижу вполне себе пробиваемую.

Въерха, который присутствовал на юбилее. Который вместе с Дженной проводил аукцион. От неожиданности замираю, а он поворачивается к ней, хотя рука с сигаретой указывает на меня:

— Это вообще нормально? Это? К тебе все входят без стука? Или в моем клубе просто проходной двор?!

Он почти рычит, и судя по тому, что я вижу, разговор у них складывается не самым лучшим образом.

— Льен, ты знаешь, кто она такая. — В голосе Дженны слышится если не ответное рычание, то очень близко к тому.

— И это повод вламываться к тебе в кабинет?

— Вирна, что ты здесь делаешь? — Дженна затягивается, делая вид, что последних слов просто не слышала.

— Ты сказала про обычную смену, и я…

— Про обычную смену. Когда я сказала про обычную смену, я имела в виду обычную смену. Но раз уж ты здесь, проходи.

— Ты серьезно? — усмехается въерх. — Ты будешь говорить при этой девчонке?

— Почему бы и нет. — Алые губы растягиваются в улыбке. Я все время удивляюсь, как ей удается поддерживать макияж в идеальном состоянии. Особенно губы, хотя она постоянно курит. — У нас с Вирной нет секретов друг от друга. Правда, Вирна?

Мне стоит немалых усилий не потянуться к сумке, где лежат солнцезащитные очки. Вместо этого я отвечаю:

— Правда, — и прохожу к столу.

Устраиваюсь на стуле, всей кожей чувствуя взгляд въерха, липкий и ледяной. От него хочется помыться, и я начинаю жалеть, что с нами нет Н’эргеса. Никогда бы не подумала, что такое скажу, но мне не хватает его отмороженности, чтобы с кожи кристалликами льда осыпалось это мерзкое чувство.

— Вернусь, когда вы закончите, — сообщает въерх, а я пытаюсь вспомнить его имя.

Мильен Т’ерд, кажется. Несмотря на то, что меня трясло на той сцене, имя я запомнила. Получается, он тоже в курсе того, что делает Дженна? Как много въерхов — с ныряльщиками? И почему?

— Вот так, — Дженна пожимает плечами и снова затягивается, — не самый простой день. Уверена, ты уже в курсе того, что развернули с Роминой Д’ерри?

Она говорит настолько спокойно, настолько нейтрально, что если бы я не слышала, как она кричит пару минут назад, ни за что бы не поверила, что эта женщина вообще способна повысить голос. По ощущениям, они идеально гармоничны с Н’эргесом, Мильен Т’ерд выбивается из этого уравнения. Или нет? Слова Алетты всплывают очень некстати — о том, как въерхи выбирают себе любовниц. Дженна и светловолосый — может ли между ними быть что-то большее?

Вопросы множатся, как налипающие на шипастую мину водоросли. Раньше их выбрасывали в море и в океан, чтобы избежать выходов на воду. Говорят, оставшиеся так и дрейфуют где-то в водах, изредка фиксируют вспышки-взрывы. Когда подводные жители забывают об осторожности.

— Да. Поэтому я здесь.

— Поэтому я попросила тебя просто прийти на смену. К тебе сейчас будет приковано самое пристальное внимание.

— Ко мне?

— Разумеется. Ты же не думаешь, что все это будет сделано тихо? Если бы Ромину Д’ерри хотели осудить тихо, мы бы не стали свидетелями того, что творится сейчас. — Дженна откидывается на спинку стула, обводит рукой кабинет. — Зрителями того спектакля, который они устроили. Им нужно показать, как они заботятся о людях, и они нашли способ это сделать. Когда до тебя доберутся журналисты, а они доберутся, от тебя захотят услышать то, что выгодно въерхам. Все, что нам нужно — это дать им понять, что ты готова играть по их правилам. В тот момент, когда они в это поверят, мы нанесем удар. Или попросту расскажем, как все было на самом деле. Это будет легко. Тебе же есть, что рассказать, Вирна?

Она пристально смотрит на меня, дым окутывает тонкие пальцы, а сигарета кажется бесконечной. В эту минуту я вспоминаю про сигарету в банке и бабочку. Ее крылья, кажется, пропитались дымом настолько, что от одного прикосновения она могла рассыпаться пеплом.

— Да, — отвечаю я. — Да, мне есть, что рассказать.

— Вот и чудесно. Мильен устроит нам прямую трансляцию. У него отличные связи в СМИ.

Кресло разворачивается, Дженна закидывает ногу на ногу.

— Мы построим твое интервью таким образом, чтобы всем стало понятно, что правосудие въерхов представляет из себя на самом деле. Я не хотела говорить заранее, но даже лучше, что ты узнала об этом сейчас. По крайней мере, ты будешь готова, когда тебе начнут задавать вопросы. Тебе еще не приходил вызов от политари?

— Нет.

— Значит, скоро придет. — Она задумчиво закусывает губу. — Сейчас самое главное — это вести себя естественно, Вирна.

Вести себя естественно — это, похоже, единственное, что мне остается. Проблема только в том, что с каждым днем во мне все меньше и меньше естественности. Все меньше меня.

— Что насчет погружений? — спрашиваю я.

— Сейчас это уже не так важно.

— Еще сегодня утром это было чрезвычайно важно.

Дженна смотрит на меня в упор.

— Тебе так не терпится снова оказаться под водой?

Первая бабочка в банке была утонувшей. Точнее сказать, ее утопили. Именно поэтому я подумала о Ромине, именно поэтому я не поверила, когда Д’ерри скривилась, увидев банку в моих руках.

Вот только Лэйс имела в виду вовсе не Д’ерри.

— Мне не терпится рассказать всем о том, что въерхи из себя представляют.

— Уже совсем скоро ты сможешь это сделать. — Дженна снова мне улыбается. — В конце этой недели, или, возможно, в начале следующей. Нам нужно выбрать удобный момент, когда ты дашь интервью…

— С интервью все чудесно, — перебиваю я. — Но ты не подумала кое о чем важном.

— О чем же?

— О моих сестрах. Когда я соглашалась быть ныряльщицей, я знала, что сведения об установках изменят мир. Мое интервью мир не изменит.

— Вирна, работать с тобой — одно удовольствие. — Дженна расслабленно откидывается на спинку кресла и бросает окурок в пепельницу. — Когда мы зададим правильные вопросы — почему именно сейчас? Почему правосудие заработало не тогда, когда все случилось с тобой? Или почему избавителем и героем стал именно сын Диггхарда К’ярда? — твое интервью не просто изменит существующий мир. Оно станет взрывом, который его уничтожит.

Не то чтобы я не догадывалась, что сведения об установках произведут взрыв… я не догадывалась, что мне придется говорить о Лайтнере. Я даже согласилась на все это при условии того, что мне не придется приближаться ни к нему, ни к его отцу. Поэтому сейчас мне стоит немалых усилий остаться спокойной.

— Мы так не договаривались, — отвечаю я.

— Ты сейчас о чем? — Дженна приподнимает брови.

— О Лайтнере К’ярде. Я не стану о нем говорить. Ни здесь, ни на прямой трансляции. Если мне зададут вопрос с его именем, я просто на него не отвечу.

Она снова улыбается. На этот раз холодно.

— Я понимаю, Вирна. Тебя с ним связывают непростые отношения…

— Ошибаешься. Нас с ним ничего не связывает, и это так и останется. Ты хотела правды и откровенности — я откровенно тебе говорю. Я ни слова не скажу про Лайтнера К’ярда. Его имя упоминаться не будет. По крайней мере, мной.

— Хорошо. Я тебя поняла. — Она поднимается — пожалуй, чересчур резко, я остаюсь сидеть. Попытка посмотреть на меня сверху вниз ей тоже не удается.

— Мне нужно кое-что еще.

— Что же?

— Гарантия безопасности моих сестер. От тебя лично.

— Н’эргес этим займется…

— Пусть займется этим прямо сейчас. Потому что когда моя смена закончится, я хочу знать, кто будет их охранять. Как этим будут заниматься. Что будет сделано до, после и во время прямой трансляции. И еще. Мои сестры собираются вернуться в школу. С этим тоже нужно что-то решить.

Вот теперь я поднимаюсь, оттолкнувшись пальцами от края стола. Похвастаться ростом я никогда не могла, но сейчас мы смотрим друг на друга на равных. В глазах Дженны мелькает раздражение, которое тут же скрывается под привычной маской.

— Хорошо. Ты все это получишь, — произносит она, — когда смена будет закончена. Меня уже не будет в клубе, поговоришь с Н’эргесом. Он лично тебе все расскажет.

— Чудесно, — направляюсь к двери. В спину мне прилетает жесткий удар голоса:

— Вирна.

Останавливаюсь. Оборачиваюсь.

— Да?

— О чем ты хотела поговорить?

В глазах Дженны — бездна глубиной с Ктарианскую впадину. Она смотрит на меня жестко и так холодно, что по коже снова ползет царапающая ее изморозь. Сейчас мне кажется невыносимой глупостью то, что я собиралась ей рассказать. Особенно то, о чем я собиралась ей рассказать.

— О том же, о чем и ты. Я не настолько наивна, чтобы полагать, что ситуацию с Д’ерри раздули ради правосудия. Хотела узнать, что будет с погружениями. Как теперь все это будет. И что мне делать. Я пришла к тебе за советом, но ты меня опередила. Сообщив о новых условиях нашего соглашения.

Взгляд ее немного смягчается. Немного — это именно то слово.

— Назовем это временной сменой курса, Вирна. К погружениям мы еще вернемся. Чуть позже.

Я растягиваю губы в улыбке, а после разворачиваюсь и выхожу. Внутри меня слегка потряхивает: от поединка с Дженной, но и от предстоящего. Погружение — совсем не то же, что прямая трансляция. Прямая трансляция осуществляется на весь Раверхарн, и если сейчас обо мне знает горстка политари, судья, его дочь и те, кто еще помнит учившуюся в Кэйпдоре калейдоскопницу, то после этого… Мне кажется, что мой мир летит в океан, как когда-то падала я. Только глубину, на которую он рухнет сейчас, не возьмет ни одна раг’аэна. Как бы там ни было, отступать уже некуда, и оглядываться тоже бессмысленно.

У меня только один путь — вперед.

В гримерной я, естественно, появляюсь первой, потом начинают подтягиваться девочки. Одной из последних влетает Тимри, наши помощницы по макияжу оживляются.

— Давайте быстрее, у нас сегодня еще планы на вечер, — говорит одна, подмигивая.

— Скорее уж на ночь, — хохочет Тимри. — У нас тоже — мы всю ночь разносим еду богатым засранцам.

ЗАСРАНЕЦ.

С этого слова началось мое знакомство с Лайтнером.

Ловлю себя на мысли, что улыбаюсь, и мне становится на удивление тепло. Думаю, что это тепло я сохраню на всю жизнь. Это то, что не позволит мне скатиться в страхи, сомнения или отчаяние, когда все начнется. Потому что — что бы ни говорил его отец, или что бы там себе ни думала Дженна, Лайтнер другой. Он настоящий. И то, что произошло с Роминой — не заказное. По крайней мере, с его стороны.

Дурацкие мысли.

Дурацкие мысли, от которых так сложно избавиться.

— Мэйс! Ты вообще собираешься делать макияж?

— Судя по выражению лица, ее с нами нет. — Тимри пихает меня в бок. — Эй!

— Я здесь.

— Надо же!

— К зеркалу давай, — командует девчонка, которая отвечает за макияж. — Говорю же, у нас с Нинни планы на вечер.

— На ночь!

Все смеются, и я к ним присоединяюсь. У меня есть целая смена, чтобы почувствовать себя частью совсем другой жизни. Жизни, в которой я — это просто я.